Миррей повернулась. Нужно уйти, иначе что-то произойдет. Она сделала шаг.
— Миррей, я люблю тебя! — крикнул Торн, вставая.
Она остановилась. Она не могла заставить себя уйти. Она оглянулась.
— Но почему, почему?
Это были первые слова, сказанные ими друг другу. Торн стоял с улыбкой на губах, радостный и сильный. И его радость, непонятная, но искренняя, словно он подарил ей целый мир, который она так хотела иметь, заставила Миррей на мгновение забыть этот зал. Все в ней потянулось к нему, как травинка к солнцу. Странное чувство, не испытанное еще ею никогда ранее, охватило сердце. Она забыла, что несколько минут назад проклинала его, а потом жалела. Ей захотелось прижаться к его груди, дотронуться до его лица руками, прильнуть к нему и не обращать внимания на все, что о ней будут говорить.
Она сделала маленький шаг вперед. Не замечая этого, сдернула с себя золотистую накидку, смяла в руках и прижала к груди. Голые ее плечи заблестели коричневой кожей на потеху толпе. Зал визжал от восторга, но она не слышала этого. Она видела только его. И его радость, неизвестно как, начала передаваться ей. И она неожиданно для всех улыбнулась ему.
— Миррей! — крикнул Главный Администратор. — Вы свободны! Вы можете уйти! Вам лучше уйти отсюда!
Но она не слышала этого голоса. Что-то не известное ей знал этот космолетчик, что-то такое, что притягивало ее к нему.
— Что произошло с вашей женой? — нервничая, спросила Ульма у Оверкранца. — Почему она не уходит?
— Ах, Ульма, это совершенные пустяки… Хотите, я отвезу вас домой?
— Домой? Сейчас?!.. Как бы не так! Оверкранц видел больше, чем все остальные.
Все наблюдали только внешнюю сторону происходящего. Но он знал много больше, ведь он был шефом Охотников. Сотни преступлений, заключавшихся в том, что Он и Она любили друг друга, прошли перед его глазами. Да, Оверкранц знал, что такое любовь. И поступки этих людей, необъяснимые для всех других, были для него понятны. Он видел и внезапное смятение Миррей, и силу Торна. Он понимал их обоих.
Космолетчик знал, что эта женщина никогда не видела его. Ну, может, мельком, в толпе, на маскараде, в огромном магазине. Так видишь сотни тысяч людей за свою жизнь, не обращая на них внимания… Ни за что на свете он не захотел бы, чтобы Миррей оказалась здесь. Он написал ей одно-единственное письмо, но не успел отправить. Он должен был отправить его и уйти в полет. На этот раз они прорвались бы в преисподнюю, и он уже не вернулся бы назад, потому что ничто не удерживало его здесь. Но хитроумная Ульма нашла его письмо, и вот он и Миррей здесь. Торн был уверен, что эта женщина, видящая его впервые, спокойно отметет от себя все подозрения и уйдет с Арены под грохот аплодисментов. А он останется здесь. Но он умрет не трусливой смертью. Он умрет гордо, он покажет всем, как можно умереть за любовь. А вдруг у него найдутся последователи? Конечно, найдутся! Ведь Арена редко бывает пустой. Он и сам чей-то последователь. Он лишь маленькое звено в цепи событий, которые должны привести людей к свету и счастью. Торну не нужно было заставлять вести себя так, а не иначе. Сердце подсказывало ему его поступки. А сознание было согласно с сердцем. И когда он крикнул: «Я люблю тебя, Миррей!» — он считал, что это последнее, что он успеет сделать. Для него было полнейшей неожиданностью, когда она остановилась и спросила, почти крикнула: «Но почему?»
Почему? Разве он знал это? Разве это можно знать? Потому что она — Миррей. Красота? Конечно. Миррей была красива. Темно-рыжие волосы падали сверкающим каскадом ей на плечи. И лицо… У нее было красивое лицо, узкое, с высоким лбом и раскосыми миндалевидными глазами. Но ведь он видел много женщин, красота которых была более совершенной, и ни одна из них — в том числе и Ульма — не тронула его сердца… Нет, он не знал, почему любит именно ее, Миррей, ничем не выделяющуюся среди других женщин.
Когда он возвращался из очередного полета, то всегда искал встреч с нею. Встречи эти были односторонними. Только он знал, что сегодня будет встреча. Он появлялся там, где должна была появиться Миррей, и смотрел на нее, слушал, что она говорит. Он знал ее хорошо. Миррей даже и не подозревала, как хорошо он знал ее.
— Миррей, я люблю тебя просто потому, что ты существуешь…
Она сделала еще шаг. Какие у нее глаза. Словно он видит ее всю насквозь. Словно он всю ее знает. И столько силы в этих глазах, не грубой, тупой, а умной и доброй силы!..
Главный Администратор не знал, что ему делать. Спектакль становился интересным. Администратора наверняка ожидала бы похвала, если бы не тот факт, что женщина была женой Оверкранца. Оверкранц не простит ему, если хоть малейшая тень упадет на Миррей.
— Миррей, я должен предупредить вас, что в основе любви лежит звериный инстинкт размножения. Человек не может позволить себе опуститься до уровня зверя… Миррей, вы должны уйти. Вы уже не нужны здесь больше.
— Нет, я хочу знать… — Она легким движением руки остановила Главного Администратора. — Торн, ты любишь меня. Что это такое? Что ты чувствуешь?
— Миррей, тебе действительно лучше уйти! Уходи и знай, что тебя кто-то любит. Гордись тем, что тебя любили. Уходи… Ты уже преступила черту, за которой тебе не простят твоего поведения.
— Мне сейчас показалось, что ты прижал меня к своей груди. Это и есть любовь?
— И это, Миррей. Я тысячи раз прижимал тебя к своей груди, только ты этого не замечала… И все же остановись. Уйди. Не давай повода этой толпе смеяться над тобой.
— Но ты не боишься этого!
— Да, потому что любовь сильнее любой насмешки, любого издевательства. Ничего нет сильнее любви!
— Но я тоже хочу быть сильной! Меня уже не трогает, что скажут они про меня. Мне хочется слушать, что говоришь ты. Мне хочется знать о тебе все. Кто ты? Какой ты? Я вижу, что ты сильный и гордый. Ты не боишься их. Но ведь и я их не боюсь, хотя только что умирала от страха!
— Миррей, я жалею, что моя любовь привела тебя сюда.
— Что же могло заставить отважного космолетчика жалеть меня? Или ты только за собой оставляешь право быть гордым? Почему ты боишься, что я не уйду отсюда?
— Но ведь они расправятся и с тобой! Они не посмотрят, что ты жена Оверкранца. Эта сенсация нужна им, как воздух. Из-за своей любви к тебе я готов идти даже на смерть. Но что может тебя заставить идти на это?
— Любовь… Наверное, тоже…
Она подошла к нему почти вплотную. Он не сдвинулся с места, понимая, что теперь и она не уйдет отсюда.
— Торн… Что-то случилось со мной. Внезапно. Я всегда считала, что любовь — это позор. Но сейчас… Скажи мне что-нибудь. Мне хочется слушать тебя. Может быть, я начинаю понимать, что такое любовь?
— Нет, Миррей. Этого нельзя понять.
— Тогда я и не буду стараться понимать это. Я буду просто любить тебя, буду всегда с тобой.
— Миррей, это конец и для тебя…
— Не продолжай. Я сразу же разлюблю тебя, если ты будешь чего-нибудь бояться. Ты сильный и смелый. Ты гордый! Неужели ты их боишься? Вот видишь, я обнимаю тебя. Значит, я люблю тебя, да?
Она медленно-медленно подняла руки и обвила ими голову Торна. Золотистая накидка женщины упала на белый пластик пола. Торн вдруг схватил Миррей, прижал к себе, потом легко поднял на руки и повернулся на месте, оглядывая зал.