Она погрузилась в раздумья о двух вещах: Беверли Берджесс и завтрашнее заседание правления. Конечно, она могла бы в «Стар» найти сестру, но было столько же шансов и потерять на это всякую надежду.
Она вдруг вспомнила Давний эпизод: Джонни, танцуя на кухне в смокинге, сказал юной Кристине: «Друзья, куколка! Запомни навсегда, что в этом мире имеют значение только друзья. Семья, родственники, все это замечательно, но их не выбирают. Выбрать можно лишь друзей».
А не себя ли имел в виду Джонни, ведь он не был ее кровным отцом, зато был лучшим ее другом. Может быть, таким образом он хотел подготовить ее к тому, что в один прекрасный день скажет ей правду о себе, но в действительности этот день так и не пришел. Она бы никогда не узнала, что он ей не отец. Но сейчас, когда она думала о настоящей любви, которую они с Джонни испытывали друг к другу, о доверии, заботе и уважении, присущих их отношениям, она поняла, что он имел в виду, говоря о друзьях. И ей стало легче от осознания того, что, если Беверли Берджесс никакая ей не сестра, у нее же еще есть друзья, о которых она очень заботилась и которых очень любила.
Чарми, Алан и Ханна, а теперь еще и Рики – вот ее семья. Вот на кого она может рассчитывать и кому доверять. Спасибо, Господи, думала она, за Чарми и Ханну.
«Дорогая Филиппа, – писала Ханна, – пишу это письмо потому, что не могу встретиться с тобой и рассказать, что я наделала. Когда ты получишь это письмо, недостающие деньги будут возвращены компании «Старлайт», баланс будет сведен, а я уеду. Сожалею, что не могу предоставить тебе объяснений, поверь мне, нам всем будет лучше, если я поступлю так. Также сожалею, что вынуждена писать об этом, но, чтобы вернуть недостающие деньги, я должна была продать свои акции компании, а они, как ты знаешь, составляют почти пять процентов. Если таким образом я ослабила твои позиции в борьбе с «Мирандой», то искренне прошу простить. Других способов у меня не было. У меня нет слов, чтобы выразить, как я ценила дружбу с тобой, и я навсегда сохраню нежную память о наших совместных годах».
Она подписалась просто «Ханна», один раз сложила листок, вложила его в конверт и положила рядом с сумочкой на кровать. Она отправит его Филиппе в «Стар» курьером, но сначала надо обратить ценные бумаги в наличные деньги.
Ханна оделась с особой тщательностью, потому что готовилась к необычной встрече, намеченной днем на северо-восточном углу Ла-Сенега и Уилшир. Когда ей, наконец, позвонили, чтобы договориться о цене на ее долю акций, человек на другом конце провода уточнил место и время, где состоится встреча. Ханна не могла торговаться: она была их заложницей. Она выбрала бежевый полотняный костюм и крупные украшения из меди, расчесала короткие каштановые волосы, слегка подрумянила и подвела коричневым с индейским разрезом глаза.
Спустившись, она удивилась при виде людей, таскавших через проход столы, стулья, навесы, и вспомнила: ее рождественская вечеринка. Придется отменить.
– Относительно вечеринки будут кое-какие изменения, – сказала она мисс Ралстон. – Я все объясню, когда вернусь.
Осознав, что, кроме этого, придется сказать мисс Ралстон, что больше не нуждается в ее услугах, Ханна начала понимать, что ее намерения скажутся на многих людях.
Проходя через переднюю дверь, она увидела у подъезда грузовичок без опознавательных знаков. Молодой человек в тенниске и джинсах поднимался по лестнице с коробкой в руках; он был из галереи Эмерсона и доставлял заказ.
Скульптура – рождественский сюрприз для Алана! Как она могла забыть?
– Занесите это внутрь, пожалуйста, – сказала она, уступая дорогу. Подъехал грузовик из цветочного магазина, и рабочие начали разгружать большие букеты белых и красных гвоздик, заказанные на вечеринку. Беспокойство Ханны нарастало. Как, черт возьми, отправить все это назад?
Служащий галереи вошел с большой коробкой и поинтересовался:
– Хотите, открою? Она вроде тяжелая.
Ханна была в отчаянии. Она уже опаздывала; если не придет точно в назначенное время, сделка не состоится.
– Хорошо, – ответила она неопределенно и почувствовала уже знакомую ей перемену в сердцебиении, неожиданную смену ритма, что заставило ее поспешить наверх за таблетками. Она проглотила без воды одну и положила пузырек в сумочку. Когда она снова спустилась, скульптура уже была распакована.
– Ого, – сказал рабочий, присвистнув, – это уже кое-что.
Мисс Ралстон, присматривавшая за расстановкой цветов и столов, воскликнула, подходя:
– Боже мой, миссис Скейдудо, какая ошеломляющая вещь!
Скульптура называлась «Феникс» и представляла собой орла из чистой синтетической смолы, уклоняющегося от нападения другого орла, более темного и отлитого из бронзы. Фигуры были четырнадцати дюймов в высоту. Ханна заплатила за скульптуру шестьдесят пять тысяч долларов. Несколько месяцев Алан гонялся за этой вещью.
– Куда мы ее поставим? – спросила мисс Ралстон, не отводя глаз от композиции.
Внезапно Ханне пришла идея. Сегодня Алан должен вернуться из Рио, и, поскольку, вероятнее всего, он поедет прямо в офис, Ханна поставит скульптуру в офисе, чтобы сделать ему сюрприз и одновременно смягчить плохие новости, которые она собиралась сообщить ему позже. Ханна надеялась убедить Алана уехать с ней – продать все, что у них есть, и начать заново, где-нибудь в другом месте.
Выруливая в своем ярко-голубом «корвете» на подъездную дорожку и понимая, что, может быть, проезжает здесь в последний раз, Ханна едва сдерживала слезы.
Алан прошел через кипевший в работе отдел раскройки, где модельеры и закройщики поприветствовали его, и направился в офис Ханны.
– Где моя жена? – спросил он у секретарши. Это прозвучало резко и с раздражением, он устал, да еще была задержка с самолетом, к тому же его и Гаспара Энрикеса никто не встретил в аэропорту. Ему пришлось взять такси и самому позаботиться о том, чтобы Энрикес устроился в гостинице «Беверли-Хиллс», а тем временем джентльмен из Бразилии переоделся и отправился в бассейн.
– Извините, мистер Скейдудо, – ответила девушка. – Она еще не приходила сегодня. И я не знаю, где…
Он повернулся и вышел. Следующим по коридору был офис Ингрид. Он остановился перед закрытой дверью и прислушался в надежде, что Ханна там. Но, ничего не услышав, он постучал и сразу же вошел.
Ингрид была в дальнем конце комнаты и просматривала с одним из старших модельеров образцы тканей.
– Алан! – воскликнула она. – Какой сюрприз! Я слышала, что ваш самолет должен был прилететь в девять вечера.
– Боже, так вот почему никто не встретил нас. Мы-то прилетели в девять утра. – Он не обращал внимания на человека рядом с Ингрид и, не дождавшись предложения выпить, сам подошел к бару, налил виски и спросил:
– Вы не видели мою жену?
– Недавно или вообще?
– Мне сейчас не до шуток, Ингрид.
– А мне не нравится, когда на меня так набрасываются, мистер Скейдудо.
Он свирепо глянул на нее. Потом посмотрел на модельера, который, похоже, не собирался уходить, и произнес:
– Зайдите, пожалуйста, в мой офис, Ингрид. Я бы хотел обсудить с вами кое-что.
Она проследовала за ним, закрыв за собой дверь.
– Да, мистер Скейдудо! Так о чем вы хотели поговорить со мной?
Он внимательно взглянул на высокую заносчивую блондинку, произнесшую «мистер Скейдудо» с некоторым пренебрежением.
– Мне нет никакого дела до ваших манер, – сказал он.
Она улыбнулась.
И тогда они бросились в объятия друг друга, едва не упав.
– О Боже! – воскликнул он, запустив руку между ее бедер так, что она вскрикнула.
– Боже, как я скучал без тебя.
Она кусала его шею, ухо, губы. Когда она добралась до его рубашки, только пуговицы полетели. Целуясь, тяжело дыша, не отрываясь друг от друга и спотыкаясь, они передвигались по комнате. Он уложил ее поперек стола, одним махом сбросив с него пресс-папье, авторучки и фотографию Ханны.