Но, к ее разочарованию, кабинет сестры Габриэлы был пуст.
– Садись, пожалуйста, – сказала сестра. Голос ее был ровным и мелодичным. – Я пригласила тебя сюда, Кристина, – сказала монахиня, – потому что мы получили указания от мистера Синглтона относительно твоего пребывания здесь. Он прислал плату за комнату и питание на полгода и просит нас включить тебя в список постоянных учениц школы.
Кристина с удивлением смотрела на нее.
– Что вы имеете в виду? – спросила она.
– Ты поступаешь в школу, Кристина.
– О, я так не думаю. Папа не говорил мне об этом.
– У меня есть его распоряжение.
– Это ошибка. Мой папа говорил, что я пробуду здесь недолго.
– Я понимаю твое замешательство, Кристина, – мягко сказала сестра Габриэла, – я знаю, что ты не планировала остаться у нас надолго. Но вот его письмо нам. Он прислал письмо и для тебя, – добавила она, протягивая ей конверт.
Кристина посмотрела на свое имя, написанное на белом конверте, – это был почерк ее отца. Внутри конверта лежало письмо, две фотографии и стодолларовая бумажка. Сквозь слезы она читала: «…прости, что я поступаю так, Долли, но сейчас это необходимо… Всегда помни, что ты – особенная. Держи голову высоко, как принцесса…»
Как будто откуда-то издалека она услышала голос сестры Габриэлы:
– С тебя снимут мерки для школьной формы и покажут кровать в общей спальне.
Слезы мешали Кристине читать дальше, и она смотрела на сестру Габриэлу, не в силах вымолвить слова.
– Вот что я тебе скажу, – сказала монахиня, обойдя стол и положив руку на плечо Кристины. – Мы пойдем в спальню прямо сейчас, и ты устроишься там. Девочки в часовне, поэтому у тебя есть время освоиться. Я уверена, ты будешь счастлива здесь, Кристина. Я решила поместить тебя с одной из старших девочек, чтобы она помогла тебе приспособиться. Ее называют Эмбер. Вообще-то ее зовут не Эмбер, а Александра Хантингтон, но по давней традиции, установленной девочками, все называют друг друга уменьшительными именами. Думаю, это поможет им чувствовать себя сестрами. Уверена, вы с Эмбер поладите.
Кристина только кончила распаковывать свои вещи и раскладывала их в небольшом комоде, стоявшем в ногах кровати, когда услышала шум шагов в холле. Она оцепенела.
– Прекрасно! – раздался голос с порога. – Что мы здесь делаем?
Кристина обернулась и увидела девочек и Эмбер, возвышающуюся над ними, потому что она была самая высокая, ее волосы цвета меда обрамляли надменное красивое лицо. Девочки столпились вокруг Эмбер, возбужденные, готовые подражать каждому ее движению, следовать каждой ее команде. И вдруг Кристина испугалась.
– Кто ты? – спросила Эмбер. – И что делаешь в моей комнате?
Кристина еще не ответила, как Эмбер вошла в комнату, схватила рубашку из чемодана Кристины, подержала ее, рассматривая, а затем бросила на пол.
– Вполне подойдет для слона, – сказала она, а девочки захихикали.
Эмбер посмотрела прямо в лицо Кристины, уперев руки в бока, и сказала:
– Это моя комната. Я спрашиваю, что ты здесь делаешь?
Кристина пыталась ответить и не могла. Она еще никогда не бывала в окружении стольких девочек, она представления не имела, как вести себя с группой детей. Марта Кэмп – было одно, но шесть или семь толкающихся девочек – совсем другое!
– Я, – начала она. – Я… я…
Эмбер отвернулась, всплеснула руками и сказала:
– Ай-ай-ай! – Ее поклонницы разразились хохотом. Тогда Эмбер повернулась к Кристине и вперила в нее взгляд:
– Слушай, я знаю, что тебя поселили в этой комнате. Поэтому ты должна знать наши правила. Ты видишь, сколько здесь кроватей? Четыре. Вот эта у окна моя. Я здесь главная. И в этом холле тоже. Я устанавливаю порядки. А порядки такие: ты держишь свои вещи на кровати, у тебя нет другого места, ты не можешь пользоваться нашим клозетом, радио тебе запрещено. Если ты захочешь повесить картинки на стену, ты должна сначала спросить у меня разрешения, а я скажу, что ты можешь повесить. А если ты побежишь к сестре Габриэле ябедничать, то будешь наказана очень жестоко.
Эмбер подошла к тумбочке Кристины, двигаясь плавной, раскачивающейся походкой, отчего юбка крутилась вокруг ног, и взяла фотографии в двойной раме, которую поставила Кристина. В одной половине рамки была фотография отца, в другой – матери.
Эмбер долго рассматривала фото Джонни, потом спросила:
– Кто это?
– Мой папа.
– Хм, – сказала Эмбер, презрительно бросая черную пластмассовую рамку обратно на тумбочку. – Чем он занимается?
Кристина посмотрела на нее озадаченно.
– Что?
– Что делает твой отец? Сколько он зарабатывает?
– Я… не знаю.
Эмбер повернулась к девочкам, скорчила гримасу и подмигнула:
– Я не знаю…
Потом обернулась к Кристине.
– Слушай, что я тебе скажу, Толстуха. Не люблю крестьян. Моя мама – графиня. Она сейчас во Франции, отдыхает с королем и королевой Англии. Мы очень богаты и очень знатны, поэтому я не могу позволить себе якшаться с людьми ниже меня по положению. Ты понимаешь?
Кристина ничего не поняла, но сказала:
– Да.
– Как тебя зовут?
– Кристина Синглтон.
– Мы не называем друг друга настоящими именами, Синглтон. У нас есть прозвища. Мое – Эмбер. Тебе тоже надо придумать прозвище.
– Хорошо, – начала Кристина, – мой папа зовет меня Долли…
Глаза Эмбер стали злыми:
– Ты не можешь выбирать себе прозвище, идиотка, – сказала она, и другие девочки зафыркали. – Я выберу тебе имя. Когда я решу, то скажу тебе. А пока у тебя нет имени, это понятно?
Хотя опять Кристина ничего не поняла, она кивнула.
– И еще одно, – сказала Эмбер, и в это время зазвенел звонок, и девочки начали расходиться по своим комнатам. – Клади вещи туда, куда я укажу. – Она подошла к комоду, выхватила оттуда аккуратно сложенные вещи Кристины и бросила их на пол.
Сестра Габриэла раздала последние письма и посылки и сказала:
– Это все, девочки.
Те, кто ничего не получил, подавленные, стали молча расходиться. Кристина была среди них. Вот уже месяц она жила в монастырской школе и за все это время не получила от отца ни словечка. Не в силах вынести радостный смех и возбужденные разговоры тех, кто получил почту, она вышла во двор, где на клумбах ярко цвели розовые петунии и лиловые анютины глазки. Каждый день она приходила на раздачу почты в надежде получить хоть какое-нибудь известие и каждый день уходила расстроенная. У нее было только то, первое письмо от Джонни, которое ей отдала сестра Габриэла, и сейчас она утешала себя тем, что читала его как только что полученное.
Она прошла к небольшому гроту в конце прекрасного монастырского сада. Внутри грота в маленькой беседке, увитой розами, находился алтарь Пресвятой Девы. Белая статуэтка Девы Марии среди зарослей мха и бугенвилий, фонтан, из которого вода вытекала каплями, – все это создавало атмосферу безмятежности, покоя и всепрощения. Кристина часто приходила сюда и сидела здесь в одиночестве. Но сегодня она с удивлением обнаружила девочку, которую встречала в коридорах монастыря и в трапезной. Невысокого роста, полненькая, с веснушками и с большой шапкой кудрявых волос такого глубокого темно-красного оттенка, который напоминал цвет бургундского вина. Она сидела на мраморной скамейке и плакала.
– С тобой все в порядке? – спросила Кристина. Девочка взглянула на нее.
– О, да, – проговорила она, вытирая нос рукой. – Просто получила плохое известие, вот и все.
Кристина села рядом и протянула ей чистый носовой платок.
– Спасибо, – поблагодарила девочка.
– Фу ты! – сказала Кристина. – Ты извини меня, ну, за то, что я… – Она заметила скомканное, залитое слезами письмо в руке девочки – небольшой клочок бумаги, вырванный из дешевого блокнота, всего с несколькими строчками.