— У нас двадцать четыре года что-то значат, но в Англии женщины развиваются медленнее. Вы уже где-то работали, мисс Уоринг?
Лайза мгновенно поняла, что несмотря на добродушное выражение лица донья Беатрис де Кампанелли настроена к ней враждебно — враждебно с самого начала.
— Я… ну да, — бессвязно пробормотала Лайза. — Доктор Фернандес уже навел обо мне справки.
— За такое короткое время? — насмешливо скривила рот донья Беатрис.
Хулио Фернандес, удивился.
— Времени было предостаточно, — заметил он. И отзывы я получил полностью удовлетворительные.
Донья Беатрис положила руку — изысканную, сверкающую кольцами руку — ему на плечо.
— Прости, мой любимый, — ласково проговорила она, если тебе кажется, что я усомнилась в твоих суждениях, но людям иногда свойственно торопиться с выводами. А судя по твоим словам, вы с мисс Уоринг даже не знакомы по-настоящему. Знакомство во время ее отпуска! Ситуация, мягко говоря, неординарная! — Она холодно и лукаво улыбнулась англичанке: — Для вас, мисс Уоринг, это может быть губительным — поступить на работу в незнакомый дом в совершенно незнакомой стране. Правда, могу вас заверить — нет большей удачи, чем получить работу у доктора Фернандеса, особенно когда дело касается его единственной дочери.
Лайза молчала. Доктор Фернандес, подумала она, тоже в затруднительном положении.
— Уверен, что везение окажется взаимным, — услышала она его голос. — А если бы ты увидела их вместе, у тебя не было бы никаких сомнений, что мисс Уоринг именно то что нужно Жиа. Ребенок сразу же принял ее, и я предвижу, что они прекрасно поладят. А вы что скажете, мисс Уоринг?
— Надеюсь, — натянуто ответила Лайза. — Во всяком случае, я сделаю все, что смогу, чтобы исправить результаты работы мисс Гримторп. Девятилетней девочке не нужна няня. Ей больше пойдет на пользу школа.
— Здесь слово за доктором Фернандесом! — отрезала донья Беатрис, посмотрев на усыпанные бриллиантами часы на браслете. — Я должна идти, Хулио! В десять часов я уезжаю в аэропорт, а сейчас уже половина десятого. — Она одарила его томным, полным сожаления взглядом, настолько печальным что Лайза почувствовала неловкость. — Но мы же увидимся в Мадриде через несколько дней. Ты ведь уезжаешь послезавтра?
— Да, когда мисс Уоринг и Жиа поселятся на вилле.
Высокомерная красавица протянула Лайзе руку, вернее, подала ей кончики пальцев в перчатке.
— Заботьтесь о Жиа хорошенько, мисс Уоринг, — произнесла она приказным тоном. — Нисколько не сомневаюсь в том, что мы скоро увидимся. Я принимаю очень близко к сердцу интересы доктора Фернандеса, и если он не сможет навестить вас на вилле, то, разумеется, это сделаю я!
— Мы вместе будем навещать их, — пообещал доктор Фернандес.
Когда они исчезли в темноте, по-видимому, чтобы сесть в ожидающую их машину, Лайза встала и прошла в дальний угол террасы, откуда спустилась в полумрак сада. Она была взволнована, встревожена и почти расстроена. Никогда в жизни она еще не сталкивалась с такой неприкрытой враждебностью, какую проявила к ней донья Беатрис. Ей захотелось дождаться возвращения доктора, чтобы броситься к нему и попросить освободить ее от обязательства работать у него.
Вдруг она подумала о Жиа, чья маленькая ручонка так Доверчиво пробиралась сегодня в ее руку. Девочка одинока и нуждается в ней, да и ей самой нужно нести за кого-то ответственность. Они смогут быть счастливы вместе в этом заросшем саду на берегу моря, и с ее стороны было бы безумием отказываться от первоклассной работы — работы, которую донья Беатрис предназначала для себя, судя по неприязненным взглядам, которые она бросала на Лайзу.
В конце концов, насколько ей было известно, донья Беатрис всего лишь друг Хулио Фернандеса и, может быть, никогда не будет ему больше чем другом. К решению относительно женитьбы должны прийти оба, а доктор уже девять лет как вдовец.
Почему ему понадобилось ждать все это время, если кузина его жены хотела выйти за него замуж немедленно (а судя по ее собственническому отношению к нему, так и было)?
Почему она уже давно не стала сеньорой Фернандес и не занимается сама выбором гувернантки для Жиа?
Отвезя свою гостью, Фернандес вернулся в отель и направился прямо к себе. Он ходил взад и вперед по своей комнате, куря тонкие испанские сигареты одну за другой. Не то чтобы он выглядел встревоженным, но на его лице появлялось легкое беспокойство. Золотистый свет лампы, стоявшей на прикроватном столике, ложился тенями на его гладкие черные волосы и делал ярче его бледно-оливковое лицо.
Сегодня у него в петлице красовался белый цветок, сорванный по дороге рукой Беатрис и приколотый ею к лацкану его смокинга. Он отколол цветок, посмотрел на него и начал рассеянно теребить его лепестки длинными пальцами, пока весь цветок не развалился, усеяв, как снегом, ограду балкона. В его ушах еще стоял мягкий голос Беатрис, когда она прилаживала цветок ему в петлицу: «Ты можешь сохранить это, чтобы вспоминать меня, пока мы не встретимся снова, Хулио!» Ее голос был сладким как мед и немного хрипловатым, а глаза томно смотрели на него. Но за этой томностью угадывался огонь, стремившийся пленить его, а поэтому он намеренно отвел взгляд и напомнил ей о времени.
Через пару ночей он вернется в Мадрид, и Беатрис будет обедать с ним в его квартире, роскошной квартире с превосходным слугой. Они часто обедали дома, а не в ресторане. Беатрис, будучи вдовой, без всяких угрызений совести часто нарушала уединение мужского жилища, ее нисколько не заботило, что от этого может пострадать ее репутация. Все их друзья ожидали, что в один прекрасный день они поженятся, и она знала, как себя вести с ним. Держаться с Хулио как-то иначе было бы опасно!
Он не страдал подозрительностью, и на него не действовали такие штучки, как изменившийся взгляд, новые нотки в пониженном голосе, — во всяком случае это было незаметно. Донья Беатрис научилась вести себя с ним осторожно, и несмотря на то что иногда она сгорала от нетерпения, их дружба носила чисто платонический характер. Она не знала, что совсем недавно и он начал понимать — так дальше продолжаться не может.
Он считал нечестным водить за нос женщину столь красивую, с такой безупречной репутацией и с таким количеством друзей, как донья Беатрис, только потому, что никак не может решиться на ответственный шаг.
Виной тому было его прошлое, несчастье и горечь, которые не покидали его, особенно в последнее время. Беатрис лучше, чем кто-либо, знала все об этом несчастье и, казалось, не позволяла и ему забыть о нем. Оно как бы связывало их. Но Жиа — Жиа не любила ее, что же касается его самого…
Он оперся на ограду балкона и устремил взгляд на звезды, поймав себя на том, что мысли уносят его куда-то далеко.
Где-то в этом отеле есть молодая женщина, нуждающаяся в заботе, а вместо этого вынужденная сама принимать на себя чужие заботы. Он вспомнил ее шелковистые волосы, падавшие на плечи и в лунном свете казавшиеся легкой паутинкой. Сегодня вечером она выглядела очень юной и беззащитной в этом своем шифоновом пестром платье из магазина готовой одежды. Он сразу же понял, что Беатрис невзлюбила ее. Когда они шли по дорожке сада к машине, она не допускающим возражений тоном произнесла:
— По-моему, Хулио, ты совершаешь ошибку. Эта девушка совершенно не подходит Жиа. Подумай сам, будь она практична и надежна, разве она потратила бы все свои деньги на отпуск в Сан-Сесильо, не имея работы? Она мне кажется авантюристкой! Ты действительно связался с ее бывшими хозяевами и навел о ней справки?
— Нет, — ответил Хулио. Донья Беатрис была шокирована.
— Но, Хулио! Дорогой, ты с ума сошел? — спросила она.
— Вероятно, — он пожал плечами, давая понять, что не намерен продолжать разговор. — Но у меня такое чувство, что она сможет хорошо повлиять на Жиа!
— У тебя такое чувство!.. — Донья Беатрис сверкнула глазами.
Теперь, склонясь к ограде балкона, он понял, что поступил правильно. Он проявил донкихотство, сам не понимая почему. Вполне возможно, девушка действительно авантюристка и приехала в Сан-Сесильо в поисках мужа или чего-нибудь в это роде. Она производит впечатление юного, не пробудившегося существа. Самым правильным с его стороны было бы дать ей месячный испытательный срок и, если она не справится со своими обязанностями, отправить ее обратно домой.