— Вон он, — говорит вдруг Сюсанна, словно читая мысли. — Стоит рядом с диджеем.
— Все, я пошла, — решает Йенна.
И идет.
Встает с места, ныряет в толпу на танцполе, протискивается между горячих пульсирующих тел и ласкающих рук, «ай!» и «извини!» и все это время не сводит глаз с него. Она видит его лучше, чем остальных, и вот она рядом, и вот — вот — вот — вот — вот!
Вот.
Черт.
— Потанцуем? — не успевает сказать Йенна, потому что…
— Потанцуем? — говорит Сакке какая-то девятиклассница, и Сакке соглашается, и Йенна стоит, опустив руки.
Лишняя. Никчемная.
— Отойди, мешаешь, — кричит Уллис, извиваясь в обнимку с Хенке и засовывая язык ему в рот по самые гланды.
Огни дискотеки ослепляют, дразнят и мигают прямо перед глазами, и Уллис случайно попадает локтем по щеке Йенны, которая чувствует, как внутри сразу выступает кровь.
Да.
Внутри Йенна истекает кровью.
Глава 20
У Йенны был папа.
Йенне десять лет, и у нее есть папа, так-то вот! Просто он сейчас не здесь, слышали? Просто он не здесь.
Йенне десять лет, она заходит в гостиную. Мамы там нет. Весна — мама сидит на балконе. Она обожает там сидеть: ноги на табуретке, чашка кофе, книга писательницы Муа Мартинсон.
Йенна крадется в мамину комнату, прямиком к секретеру. Скрип, скрип — выдвигает нижний ящик. Бумаги, коробочки и прочая мелочевка. Йенна находит мамину шкатулку с украшениями. В шкатулке ждет красный бархатный мешочек. В мешочке лежит листочек.
На листочке — телефонный номер.
Тот самый телефонный номер.
Йенна знает, что у нее есть папа. Она знает, что папу зовут Конни, он живет в Стокгольме с двумя детьми и новой женой, у которой кривой нос. То есть не с новой женой, а… Йеннина мама и Конни не были женаты. Так что этот подлец сбежал в два счета (так однажды мама сказала по телефону Марите, не зная, что Йенна подслушивает у двери).
Конни переехал в Стокгольм, когда Йенна была совсем маленькой. Ей было года два. Йенна не помнит.
Йенна знает, что можно набрать этот номер. Мама сама говорила, что можно. «Хочешь позвонить — звони, — сказала она. — Я положу листок в шкатулку, чтобы ты знала, где он».
Но стоит только Йенне произнести имя Конни, как мама становится не похожей на саму себя, грустной. Появляются морщинки.
Взгляд становится задумчивым. Йенне так хочется, чтобы мама снова стала собой, что она больше ничего не говорит. Лучше не начинать. Йенна знает, где лежит листок, этого достаточно. Совсем необязательно задавать лишние вопросы и портить маме настроение.
Йенна никогда не думала, что ей захочется позвонить.
Но вот ей десять лет — и хочется.
Йенна разворачивает листок и несет в свою комнату. Осторожно садится на край кровати и берет трубку. Долгое гудение. Йенна медленно нажимает на кнопки. Одна. Другая. Она нажимает, нажимает, и вот уже скоро, скоро сигнал пойдет по проводам, скоро кто-то ответит!
Йенна кладет трубку.
Кладет трубку, не дав кому-то на том конце ответить — или не ответить.
Глава 21
— Ты влюбилась в Сакариаса?
Вопрос ударяет в спину, Йенна чуть не падает. Она резко оборачивается, взмах хвостика: позади нее стоит Уллис. Уллис, Карро и Лиселотта.
— Нет, а что?
Йенна не знает, на кого смотреть, — боится всех вместе и каждую по отдельности. Стоят стеной, твердой красной кирпичной стеной.
Красные накрашенные губы.
— Ты, кажется, хотела пригласить его в пятницу? — говорит Лиселотта. — Я видела.
— Я тоже видела, — поддакивает Карро.
— Совсем не собиралась, с чего вы взяли? — быстро, может быть, слишком быстро отвечает Йенна, перебирая свои книги.
— Ага, значит, не собиралась, — Уллис сверлит Йенну взглядом. — Ну, мы, значит, ошиблись.
— Наверно уж, ошиблись, — Йенна довольна своим непринужденным тоном. — А что?
— Да нам просто интересно! — Лиселотта прижимает ладонь к груди. — Знаешь, такие вещи как-то хочется знать.
— Ясно, — Йенна пожимает плечами. — Ну, теперь вы знаете, что ни в кого я не влюбилась.
— Да, теперь мы знаем, — глаза Уллис блестят. — Как щека, кстати? Хенке сказал, что я заехала локтем тебе по щеке.
Хенке сказал Уллис, что та заехала локтем Йенне по щеке.
Хенке знает, как зовут Йенну.
Уллис и Хенке говорили о Йенне.
«Ты заехала Йенне по щеке», — сказал Хенке.