А что она может сказать?
Раньше Йенна обожала Рождество. Она любила рождественские подсвечники, скатерти, пластмассовых рождественских гномов на холодильнике, соломенных козлов, елку, слишком обильно усыпанную мишурой, рождественские открытки, рождественские фильмы по телевизору, имбирное печенье.
Особенно имбирное печенье.
Йенна всегда пекла его вместе с мамой. Они стояли рядом у разделочного стола, орудуя обсыпанными мукой скалками, а между ними — миска с формами для печенья и прочими принадлежностями. Они включали рождественскую музыку, делали погромче, открывали бутылку рождественского кваса, и в результате минимум один противень печенья пригорал. Срабатывала противопожарная сигнализация, мама ругалась, Йенна выбрасывала угольки. Вот что такое «рождественские традиции», по мнению Йенны. Или, точнее говоря, все это было традицией — до прошлого года.
В прошлом году Йенне впервые пришлось печь в одиночку.
Мама не смогла.
А в этом году?
В этом году мама, может быть, и не отведает печенья.
Поэтому в этом году Йенне плевать на Рождество.
— Мне плевать, отпустят маму домой или нет, — не говорит Йенна.
Но думает она, похоже, именно так. Думает, что она была бы рада не видеть маму, не видеть всего, что связано с этой проклятой болезнью. С этой треклятой болезнью, которая называется «рак» и от которой некоторые излечиваются, но не все. Кажется, Йенна уже забыла, стерла маму из памяти. Мама ведь больше здесь не живет. Она лежит в больнице, вот уже сто тысяч лет, она, может быть, не вернется. Теперь Йенна это понимает.
Мама, может быть, не вернется.
— Мне плевать, отпустят маму домой или нет, — не говорит Йенна.
Она просто жует овощи из пароварки, прикрыв глаза, и думает о другом.
Глава 38
Теперь Сюзанна избегает Йенну. Йенна протягивает руку, пытается вернуть все на свои места, но Сюзанна ее не принимает.
— Иди к своей Уллис, — говорит она. — Иди к Уллис.
Йенна не возражает. Йенна уходит. Против собственной воли она чувствует себя избранной, приближенной к той, которую они с Сюзанной всегда ненавидели, как им казалось. Сюзанна по-прежнему ненавидит. Может быть, даже больше, чем прежде. Но Йенна — она не может.
Ей и не снилось, что она, Йенна, вдруг будет ходить под ручку с Уллис.
Но вот — ходит.
Теперь — ходит.
Идти после уроков домой к Уллис, чтобы есть блины или хлеб, поджаренный в тостере, с заветрившимся сыром и комковатым маслом. И так приятно, такое облегчение: проходя мимо двери с табличкой «Вильсон», останавливаться на секунду, чтобы сделать выбор, — и шествовать дальше.
Уллис и Йенна сидят и долго разговаривают — не только о работе по религиоведению, но и о многом другом. Например, Уллис рассказывает, что собирается расстаться с Хенке. Йенна и не знает толком, что делать с этой информацией, не очень разбирается в парнях и всяком таком.
Йенна только целовалась однажды с человеком, который после исчез. Он был пьян. That’s it[10]. Но несмотря на это, несмотря на Йеннину неопытность, именно ей Уллис рассказывает о том, что скоро расстанется с парнем.
— Он слишком хороший для меня, — легко отвечает Уллис, когда Йенна спрашивает почему.
— Слишком хороший?
— Да. Слишком добрый. Ему нужна другая.
Иногда, когда они сидят вот так и разговаривают при ярком свете кухонной лампы, в квартиру врывается Модная Мамаша. Тогда Уллис быстро хватает свою и Йеннину чашки и прячется вместе с Йенной в своей комнате.
Это почти как когда кто-нибудь заходит в квартиру, а Йенна знает, что мама сидит без парика.
Они спокойненько садятся на кровать Уллис и продолжают разговор, слыша, как Модная Мамаша бродит по кухне и кричит, что все в крошках! А кофеварку кто оставил включенной! И почему даже кефира нет в доме!
Сначала Йенна боялась этого уродливого, визгливого голоса.
— Дело привычки, — успокоила Уллис.
Комната Уллис совсем не такая, как представляла себе Йенна. Здесь нет беспорядка, не пыльно, стены не увешаны постерами с полуголыми парнями из журналов. На стенах вообще ни одного постера, только картина, одиноко пытающаяся оживить голые бледные стены.
— Красивая, — сказала Йенна, увидев картину.
— Отец нарисовал, — ответила Уллис.
— А где он?
— Его больше нет.
Йенна вздрогнула и опустила руки, коснувшиеся было картины, однако решилась спросить:
— Он умер?
— Нет. Но его больше нет.
Глава 39
— Давно Сюсанна не заходила, — говорит бабушка, достав вместе с Йенной рождественские украшения с чердака.