— Я так не понял, — сказал Эдик.
— Батыр — благородный человек, если загорелся отомстить злодею, — сказал Абдыбай.
Я махнул в знак безнадежности рукой и предложил прогуляться по горам.
— Сначала дослушаем аксакала, — успокоил я их. — Может быть вы что-нибудь осмыслите в себе. Мудрый он, хотя и скромный на вид.
* * *Казан большой был заполнен молоком, а в маленьком варилось мясо. Нам предложили перед едой чай, как это принято у казахов. Женщина раскатывала тесто на беспармат. Старик смотрел не мигая на утопающее в дымку солнце. Девушка подбрасывала кизяк и хворост в огонь и любовалась языками пламени. Арман гремел ведром — поил овец. Прохлада сползала с гор.
Густо покраснели щеки седых склонов. Солнце густо мазало облака и даже воздух в красный цвет. Птицы гнездились в своем щебетании — не было того призывающего, как днем, пения. Изредка дымок извивался к лицам присутствующих и они щурили глаза. День заполнил пространство благополучным исходом. Все склонились в единстве и согласии отдыха к подошвам солнца. Оно благословляло на покой. А луна только затевала свою игру, тихую, но жизнерадостную по-своему. Пусть только зайдет солнце…
Я надеялся, что Эдик и Абдыбай обратят внимание на одухотворенность и одушевленность в повествовании старца.
После сочного беспармата мы пили чай с каймаком и кусали комковый сахар, как вдруг старец громко сказал:
— Батыр, очнись!
Мне показалось, что Абдыбай даже вздрогнул. Все повернулись к аксакалу и застыли в ожидании. Я сел удобнее…
У Батыра все плыло перед глазами. Голова была сжата, в горле пересохло. Он с трудом приходил в себя. Что-то зловещее хохотало на все ущелье. Оно тенью скользило по загону и овцы падали на передние ноги. Его руки скользили по скалам, а глаза проникали в самую душу. Пристальный взгляд вдруг остановился на глазах Батыра. Рука чудовища протянулась и легла на плечо.
— Батыр, очнись! — вновь услышал Батыр и почувствовал как затряслось плечо. Он собрался со слабыми силами и рванулся.
Склонившись к нему, стоял отец Айше и смотрел ему в глаза. Слабой рукой он тряс Батыра за плечо. Батыр огляделся. Где Он? Не мог он принять этот мягкий взгляд за те пронзительные глаза. И рука: та была могущественной. Ну вот, овцы действительно стояли, припав на передние ноги.
— Вставай сынок. Скорее. Пойдем туда вверх по склону. Айше со старухой уже ждут тебя там. Он боится жизни, а там жизнь предков и могучих гор. Он туда не пойдет.
Свежий ветер нежно трепал волосы Айше. На ее щеках загоралась жизнь. Батыр медленно набирался сил.
— Посиди, сынок, не спеши. Мы уже привыкли, а ты впервые, — вытирал ему лицо аксакал.
«Нет, не уговаривайте меня», — думал Батыр. — «Если я раньше еще сомневался, то теперь пусть я погибну, но сломаю хребет айдахару».
Он не стал спрашивать о логове. Родителей Айше он поселил у родственников в ауле. Айше захотела жить у подруг.
Никто не любил затрагивать эту тему. В ауле не очень-то верили. «Напугал кто-то стариков», — поговаривали за спиной. — «Да и пора им из глухих гор уходить. Дочка уже большая. Замуж пора. Красавица. Женихи глаз оторвать не могут, но Батыр не ровня им. Джигит, одним словом.» Говорили уже о свадьбе. Подруги смотрели с восторгом и скрытой завистью на счастливицу.
Но Батыр про себя решил: «Совесть у меня будет не чиста, если я женюсь и завалюсь на подушки. Айдахар терзает горы. Кто как не я».
С тревогой посматривал на него отец Айше. Поздно они ее родили. Единственная. Парень попался достойный, но… не пошел бы в горы.
«Как же узнать дорогу в логово?»- думал Батыр.
Вдруг ему пришло в голову:
«Птицы! Птицы не поют!»
Он живо встал и, сказав что пойдет в степь, стал собирать поклажу.
Не все сомневались в его намерениях и рано утром он сел на коня.
Айше знала — любила она его, но промолчала.
Свинцом налились горы, но Батыр твердо решил. До стойбища с опустелой юртой он добрался быстро. Ничто не указывало на опасность. Вот и солнце выглянуло. Пели птицы.
Осмотревшись, Батыр заметил видимость дороги, огибающей огромную скалу. Он спешился, привязал коня возле юрты и пошел пешком.