Петр поднял глаза:
— Приговор? По нашим местам срок небольшой. Десять лет.
— По вашим местам?
— Ну, да. Здесь приговаривали к пятнадцати. А отсидел я только два. Пришла война.
— Что ж, вы на этой войне выиграли, — злобно заметил Забельский. В нем поднимался гнев: почему тот так спокоен, словно все знает, словно ему все ясно?
— Тут трудно говорить о выигрышах, — спокойно сказал Петр. — Видите ли, если бы не война, кто знает, сколько времени это продолжалось бы… Речь не обо мне, а вообще о наших местах.
— Что продолжалось бы?
— Да вот все, что здесь происходило, — он медленно, осторожно отодрал тряпку от последней, самой болезненной, раны на пятке.
— Что же происходило?
Серые глаза взглянули испытующе.
— Усмирения, голод, тюрьмы. Вот это все.
— А вы, вероятно, хотели, чтобы вас по головке гладили за антигосударственную работу? Десять лет — это еще мало! — вскинулся Забельский.
Петр прервал свое занятие и с насмешливой улыбкой взглянул на него.
— Почему же мало? Мне казалось, что десять лет — изрядный срок…
Забельский швырнул шапку на стол, тяжело опустился на скамью и устремил на Петра горящий ненавистью взгляд.
— Эх, расстрелять бы вас надо… расстрелять!
— Это почему же? — равнодушно спросил Петр, словно не к нему относились слова поручика и в них не было ничего угрожающего.
— А потому… Это ведь ваши дружки идут, ваши дружки… Нож в спину… Теперь уж все кончено. Выждали, бросились в самый тяжелый, самый опасный момент. Урвать свое… Теперь уж все пропало.
Он оперся лбом о скрещенные на столе руки. Беззвучное рыдание потрясло его исхудавшую спину. Петр равнодушно смотрел на него.
— Пропало гораздо раньше. Раньше, чем налетел первый самолет, гораздо раньше…
Поручик снова вскочил.
— Ну, зато теперь Варшава защищается, в Мазовше наша армия движется вперед, мы вошли в Восточную Пруссию, под Львовом — армия. После хаоса первых дней все начинает подниматься на ноги…
Забельскому вспомнилось приподнятое настроение, царившее в казармах местечка, ободряющие вести, которым он не верил, странствуя по дорогам, и которым перестал верить после разгрома отряда Оловского. Теперь, разговаривая с чужим человеком, он снова на минуту поверил в них. Он говорил с глубочайшей убежденностью, с запекшимся от боли сердцем, задыхаясь от гнева. Он забыл обо всем. Его собственные слова о Восточной Пруссии показались ему непреложной истиной.
Петр внимательно рассматривал свои отмокающие в воде израненные пальцы.
— Где вы видели эти концентрации? Вранье, одно вранье. Никто не вступает в Восточную Пруссию, никто не концентрируется, нет никакой армии…
— Брешешь! — заорал Забельский.
— Ну да, ведь я своими глазами видел одну такую концентрацию, — старательно выговорил Петр, горько искривив губы. — Концентрация под Ковелем. Сам иду оттуда.
— Под Ковелем? — забеспокоился поручик.
— Ну да… Сошлись люди со всех сторон. Стянулись туда невесть откуда… Отставшие от своих частей… Калеки, оборванцы, ноги тряпьем обмотаны… Кто с винтовкой, кто с голыми руками. Масса народу! Как же, ведь было же известно, что под Ковелем…
— Ну и что?
Петр поднял на собеседника тяжелый, утомленный взгляд.
— Солдаты… Пехота без сапог, артиллерия без орудий, кавалерия без лошадей. А офицерство… Самый высокий чин попался — поручик, вот вроде вас.
Он умолк на минуту и снова посмотрел на свои израненные, распухшие ноги.
— Так почему же вы здесь?
— Почему? Домой иду.
— А… там?
— Там, под Ковелем? А вот сбежалось туда народу, уж и не знаю, сколько… Ждем мы день, два. Стали налетать самолеты. А мы все в поле расположились. На третий день поручик созвал всех. Ну, тот не врал, ни нам, ни самому себе. Он прямо сказал: все предано, продано, все пропало. Спасайся, кто и как может.
— Я бы этому твоему поручику пулю в лоб! — проворчал Забельский.
— Пулю в лоб? Что ж, можно и так. Это бы, разумеется, все устроило… Вот только тот поручик сам себе пулю в лоб пустил.
Забельский вздрогнул. С исхудавшего, почерневшего лица на Петра глядели лихорадочно пылающие глаза.
— Трус, подлый трус!
— Возможно. Видите ли… Сказал он это перед фронтом, солдаты спели тогда «Еще Польска не сгинела…» Спели, заплакали и пошли. А поручик подождал, пока отойдут, — и пулю в лоб. Вот как обстоит дело с этими армиями, концентрациями, этими маршами… Ведь и вы бы тут так спокойно не сидели, господин поручик, если бы не…