- Мне остается только попросить прощения за его неприветливость, последовал ответ. Голос у него был очень низкий, и, как почудилось Гизеле, в нем отчетливо прозвучали твердые, циничные нотки.
Теперь она стояла у камина, протянув руки в перчатках к яркому пламени. Наконец она овладела собой и смогла рассмотреть человека, вышедшего ей навстречу. Он был в точности такой, каким она помнила его - высокомерный, надменный, даже дерзкий, если судить по тому, как он рассматривал ее: слегка прищурив глубоко посаженные глаза, чуть-чуть улыбаясь. Она почувствовала, что краснеет под его пытливым взглядом, и быстро спросила:
- А где лорд Куэнби?
- Я и есть лорд Куэнби, мадам.
- О!
Она не смогла подавить возгласа изумления.
- Мой отец умер три месяца тому назад. Теперь вам понятна причина, почему я не созвал гостей, чтобы приветствовать вас, мадам.
- Ваш отец умер! Но я не знала.., я.., не думаю, что.., императора известили об этом.
- Нет. Я не отправлял письма императору. Когда умер отец, я был за границей, и по приезде сюда на меня свалилось столько дел, что вы должны простить мое упущение.
- Наверное, в таком случае, нам неудобно оставаться в вашем доме, сказала Гизела, старательно подбирая слова. - Если бы мы знали, то ни за что не стали бы мешать вашему горю.
- Вот почему я не упомянул о нем в письме, - ответил лорд Куэнби. - Могу я объяснить все чуть позже? А сейчас, быть может, вы захотите осмотреть свои апартаменты, мадам, и отдохнуть перед обедом?
- Охотно, - согласилась Гизела. - И графине, у которой сильная головная боль, возможно, станет легче, если она приляжет.
- Я пошлю графине, если она позволит, специальные таблетки, которые мне выписал доктор на случай простуды, - предложил лорд Куэнби.
- Благодарю вас! - тут же откликнулась графиня, - Я буду рада любому лекарству.
- Таблетки немедленно принесут в вашу комнату, - пообещал лорд Куэнби. Разрешите мне, мадам, вверить вас заботам моей домоправительницы.
Он повел Гизелу обратно в холл, и женщина, одетая в черное платье с шелковым фартучком, на котором позвякивала тяжелая связка ключей, присела в глубоком реверансе. Гизела слегка наклонила голову, как учила ее императрица.
- Миссис Маттьюз исполнит любое ваше желание, - сказал лорд Куэнби. - Мы обедаем в семь, если вы не возражаете.
- Очень хорошо, - одобрила Гизела.
Она стала медленно подниматься по лестнице, каждую секунду наслаждаясь шуршанием шелка, приглушенным бархатной юбкой, чудесными духами, аромат которых исходил из всех складок ее одежды, и сиянием бриллиантов на запястье руки, касавшейся перил. Она почувствовала, как по всему ее телу пробежал трепет восторга. Все оказалось еще более захватывающим, чем она предполагала, более драматичным, о чем она даже не смела мечтать.
Дойдя до конца лестницы, она обернулась. Лорд Куэнби все еще стоял внизу в холле. Он наблюдал за ней, и на лице его блуждала та же самая странная улыбка - надменный излом в уголках губ. Гизела поспешно отвернулась. Домоправительница привела ее в большую спальню, в которой справа стояла кровать с пологом, украшенным страусовыми перьями, а на окнах висели голубые вышитые шторы. Мебель была с серебряной отделкой в виде дельфинов и русалок; длинную низкую кушетку придвинули поближе к огню, на ней лежали кружевные подушечки и покрывало с узором из самоцветов. Комната была такой прелестной, что у Гизелы невольно вырвался восхищенный возглас.
- Эту комнату всегда называли "королевской", мадам, - пояснила домоправительница, - Здесь спала королева Анна, когда приезжала с визитом в замок, и, как гласит легенда, Генриетта Мария, жена Карла Первого, также пользовалась этой спальней. Серебряная мебель - это дар замку ее величества. Здесь останавливаются только гости королевской фамилии.
- Значит, мне оказана честь, - улыбнувшись, отметила Гизела.
- Ну что вы, мадам, это вы нам оказали честь своим визитом, - отвечала домоправительница. - В семье даже есть поверье, что когда замок Хок посетит третья королева, то для семьи наступят счастливые дни, а все горести окажутся в прошлом.
- Мне остается надеяться, что так и будет, - улыбнулась Гизела и, сказав это, испытала чувство, похожее на стыд, ведь в этой чудесной спальне будет спать не третья королева, а всего-навсего самозванка.
Графиня Фестетич поспешила в отведенную ей комнату, рядом со спальней Гизелы. Пришла Мария, чтобы помочь Гизеле раздеться и распаковать вещи.
Мария была немолода. Средних лет. Она служила императрице уже долгие годы. Это была пухленькая толстушка с ярким румянцем на лице. Она встретила идею перевоплощения Гизелы с восторгом, с искренним смехом и с таким радостным энтузиазмом включилась в осуществление всей затеи, что вызвала улыбки на лицах.
- Своим приездом вы всполошили весь дом, фройляйн, - сообщила она, разбирая вещи. - Но судя по тому, что я успела здесь увидеть, их давно пора было взбодрить. Все слуги - древние старцы, одной ногой в могиле, а сам замок такой мрачный, что можно подумать, я попала в фамильный склеп, а не в английский загородный дом.
- Ну, я думаю, ты не дашь им скучать там, внизу, - предположила Гизела. Мария рассмеялась.
- Ничего не получится, если только я не стану флиртовать с двумя лакеями, которым в пору быть моими сыновьями, - сказала она. - Дворецкому больше семидесяти, или я ничего не понимаю в людях, а остальным давно перевалило за шестьдесят, и они дряхлеют прямо на глазах.
Гизела засмеялась. Мария обладала удивительной способностью вести беседу так, что невозможно было удержаться от смеха. Говорили они по-немецки и не боялись поэтому, что их могут услышать.
- Итак, что вы сегодня наденете? - спросила Мария.
- Что-нибудь сногсшибательное, - не задумываясь, ответила Гизела.
- Тогда лучше всего белое, расшитое серебром, - решила Мария.
Она тут же вынула платье из сундука и положила на стул. Такого прелестного наряда Гизеле еще не приходилось видеть. Оборка на оборке из белого тюля переходили в огромный турнюр до самого пола. Все платье вышили серебряными нитками, а лиф, плотно сидящий на фигуре, был почти жестким от алмазной пыли, жемчужин и серебряных нитей, которые на рукавах-буфах были едва заметны.
- Императрица надевала это платье только один раз, на дворцовый бал, сказала Мария. - Она восхитительно выглядела в нем.
- Очень хорошо представляю, - серьезно ответила Гизела. - Как ты думаешь, Мария, он догадается? Камеристка фыркнула.
- Как бы не так, - сказала Она. - Хотя, полагаю, и со зрением, и со слухом у него все в порядке.
- Никак не пойму, почему он не сообщил императрице о смерти своего отца, продолжала Гизела, как бы размышляя вслух.
Мария снова фыркнула.
- Было бы жаль тратить такое платье на старика. Гизела почувствовала, что краснеет. От Марии не ускользнула причина, почему ей сегодня вечером захотелось надеть что-то необычное. Гизела приняла ванну, а затем явилась Фанни, чтобы сделать прическу.
- Императрица велела мне проследить, чтобы в первый вечер вы надели бриллиантовые звезды, - сказала Фанни. - По-видимому, лорд Куэнби, прежний, конечно, говорил императору, что видел портрет ее величества со звездами в волосах, который написал Винтерхалтер, поэтому неплохо, чтобы вы надели их сегодня.
- Да, неплохая мысль, - согласилась Гизела. А когда звезды закрепили в прическе - ровно двенадцать звезд каскадом спускались по тугим, тяжелым локонам цвета меди до самых плеч, - она воскликнула:
- Какое чудо! Они сияют словно настоящие звезды. О, Фанни! Как добра императрица, что одолжила мне их!
- Это любимые ее украшения, - сказала Фанни. - А теперь, фройляйн, вам пора надевать платье.
Мария держала его наготове. Платье как будто сшили на Гизелу. Наконец, переодевание закончилось, и она повернулась к большому вращающемуся зеркалу, которое можно было повернуть под любым углом. Ей часто представлялось, что она прекрасно одета и выделяется среди других женщин красотой убранства. Но никогда она не мечтала, что может так выглядеть. Перед зеркалом стояла не Гизела, а сама императрица Австрии, Елизавета. Молодая, смеющаяся, радостная, со звездами в волосах и глазах, полураскрытыми губами, в блестящем платье, серебряный, лиф которого сдерживал ее лихорадочное дыхание.