— Теперь ты меня колотишь! Ты жулик! Нарушаешь первый закон роботехники… Ты что, забыл — никогда не бить человека?
— Конечно, помню. Никогда не бить человека… Но разве ты поступаешь, как человек? Если ты не перестанешь так себя вести, будешь получать подзатыльники с утра до вечера. Я твой воспитатель, не забывай этого.
Ребенок сразу успокоился.
— Но я на самом деле проголодался, — сказал он. — Что там у тебя есть?
— Все, что душе угодно, — ответил робот отеческим тоном. — Скорей заказывай!
— Хочу сладкий рожок!
— Изволь!
Плод, появившийся в руке у робота, был зрелый, аппетитный, сквозь его странную кожицу цвета слоновой кости проглядывала нежная и сочная мякоть.
— Зачем их делают белыми?.. — сказал мальчик с разочарованным видом. — Такие мне не нравятся. Вот если бы они были красные, тогда другое дело…
Туксо не улыбнулся просто потому, что не мог этого сделать. Его физиономия и все туловище были из чистейшего цианадия, отполированного до блеска, не ржавеющего и не боящегося никаких вредных воздействий: робот был сработан не на века, а на тысячелетия. Но все же на лице у него промелькнуло нечто похожее на улыбку.
— Молодец, — сказал он, — начинаешь соображать. Тебя интересует биология? Быть может, ты сумеешь убедить…
— В чем?
— В том, что их надо делать красными…
— Что делать?
— Сладкие рожки… Знаешь, они вовсе не безмозглые упрямцы.
— Да о ком ты говоришь?
— О деревьях… Я говорю о деревьях… Видишь ли, ты человек. А вам, людям, часто не хватает терпения, не то что нам, роботам, нам, машинам.
— Какая же ты машина! Ты не машина… Ты — Туксо, мой воспитатель.
— Очень любезно с твоей стороны. Но, когда ты немножко подрастешь, когда начнешь изучать роботехнику, тебе это будет понятнее… Ну ладно, оставим… Этот разговор к делу не относится… Тебе нравится биология или нет? Хочешь потрудиться для того, чтобы эти сладкие рожки стали красными?
— Да нет, зачем мне это? Я хочу в космос, — ответил мальчик. — Открою новую планету…
— Согласен… И мы все туда полетим и освоим ее, а потом — на другую планету…
— Вот хорошо, — сказал мальчик. — А тебе разве это не нравится?
— Повторяю тебе, я машина, а не человек. Мне не может что-то нравиться или не нравиться. Но так как я воспитатель, в меня засунули эти проклятые схемы поиска аналогий, и поэтому я задаю вопросы. Вот я тебе и задам один вопрос: для чего ты хочешь открыть новую планету и освоить ее, а потом — еще одну планету и так без конца… Короче говоря, почему тебе этого хочется?
— Да потому что я человек! — с негодованием воскликнул мальчик. — Я хочу идти вперед, исследовать еще миллионы галактик, которые нас ждут…
— Понимаю, — сказал Туксо. — Ничего не поделаешь. Таковы уж вы от природы. Как это называется? Жажда знания, вот-вот… Ну ладно, пора возвращаться, — добавил он решительным тоном.
— Так рано? — запротестовал огорченный мальчик. — Это несправедливо! Я буду жаловаться совету!
— Никому ты не будешь жаловаться… — сказал Туксо. — Сегодня нам нужно вернуться домой раньше, на то есть особая причина. Мне приказывают, и я должен выполнять приказы…
— Скажи, в чем дело? — попросил мальчик.
— По правде говоря, мне нельзя…
— Если нельзя, то не надо было и начинать… Ты же машина, помнишь, ты сам сказал?
— У тебя хорошая память…
— Извини, я не хотел…
— Оставим это… Завтра — первый день мая…
— Что-о-о?
— Подожди минутку… Первый день того месяца, который на старой Земле называли маем. И здесь, у нас, состоится торжественное празднование, с флагами и музыкой… Все соберутся на стадионе… И произойдет что-то удивительное, особенно радостное для вас, детей.
— Что же произойдет?
— Прилетят мамы! — торжественно произнес Туксо. Ребенок недвижно замер, словно остолбенев.
— Это неправда! — вдруг закричал он. И разразился отчаянным плачем. — Неправда! Никаких мам вообще не существует! Это только такая сказка…
— Дурачок! — И Туксо легким, осторожным движением притянул ребенка к себе. Так как он знал, что людям плачется лучше, когда они могут во что-нибудь уткнуться лицом, пусть это будет даже огромное металлическое туловище. — Дурачок, кто это тебе сказал?
— Я еще ни разу не видел чьей-нибудь мамы, — проговорил мальчик, содрогаясь от рыданий. — Их не существует. Но мне всегда так хотелось их увидеть…
— Они прилетят! — все таким же торжественным тоном повторил Туксо. — Прилетят! Завтра, Первого мая. Хоть я и робот, для меня Первое мая всегда было большим праздником. Это у меня заложено в схеме, понимаешь? Я слышу, как внутри меня словно играет чуть слышная музыка. И я все делаю как бы на фоне этой музыки. Но каждый год наступает день, когда музыка вырывается из меня наружу, она взрывается, как сверхновая, как растущая звезда…
— А ты всегда жил здесь? — спросил мальчик.
— Я? Где я только не работал… Участвовал в первом звездном полете к Альфе, побывал и в раю и в аду… Кого оставили на раскаленных равнинах Меркурия, чтобы вести наблюдения и передавать оттуда сообщения? Кто почти целый год пробыл на Черных Лунах Сириуса? Мне потом пришлось даже менять каркас, потому что старый разъели кислоты. Но я выдержал. Мозг и все остальное в полном порядке, даже ни один транзистор не вышел из строя. Я шел впереди людей, всегда был в авангарде. И люди всегда меня любили. Нет, что я говорю? Машины нельзя любить. Их уважают. Вот-вот: люди всегда меня уважали. Меня ценили за то, что я стою.
— Почему же тогда ты оставил свою работу?
— Потому что вот уже год, как ты у меня… у меня вас много… Но не думай, что я работаю воспитателем всего один год или каких-нибудь десяток лет.
— Так, выходит, ты не только мой? — спросил мальчик с ноткой ревности в голосе.
— Что значит «мой»? Сегодня я твой, а завтра, когда прилетит пассажирский корабль, я уже буду тебе не нужен. У тебя будут папа и мама.
— Будто бы, — ответил мальчик.
— Пора возвращаться, — сказал робот. — Завтра я покину планету и полечу дальше. Не знаю зачем, но таков приказ. Там, за Великим Поясом, живут другие мальчики. И их надо научить множеству вещей, которым я научил тебя и всех вас. А потом и туда тоже прилетят звездолеты. Корабли с папами и мамами. А потом я отправлюсь еще дальше.
— Ты просто бессовестный, — сказал мальчик. — Я же еще маленький. Мне всего десять лет. А ты хочешь удрать и бросить меня… Что я буду без тебя делать? Я не смогу без тебя жить.
— Нет, — ответил Туксо. — Тебе это только кажется. Завтра ты захочешь увидеть пассажирский корабль. А потом тебе даже не придет в голову мысль о смерти. Жизнь покажется тебе слишком прекрасной. Перед тобой все планеты, ты должен добраться до Великого Пояса. Кое-кто уже попал туда… И даже детей послали. А ты говоришь — не смогу жить! Выходит, кто же из нас бессовестный? Но нам пора идти. Даю тебе еще несколько минут… А сейчас отойди в сторонку, мне нужно поговорить с моим другом деревом, — сказал Туксо. — Возвращайся через четверть часа. Хотя меня уже не будет…
— Я тебя больше не увижу? — спросил огорченно мальчик.
— Да нет, еще увидишь. На стадионе. И даже услышишь… Но скоро дерево протянет тебе свою ветвь. Ухватись за нее, и ты услышишь самую прекрасную сказку в своей жизни. Прощай, маленький человек! — и Туксо указал ему своей ловкой металлической рукой на соседний лес.
— Я боюсь ксирангуа, — сказал мальчик. — Они меня съедят.
— Никто тебя не тронет. Лес охраняет тебя. Он твой друг. Или ты мне не веришь?
— Иду.
— Хорошо. Прощай, Гарсо.
Через двадцать минут ребенок вернулся. Туксо уже не было. На ярко-голубой траве остались вмятины от его следов. Дерево склонило одну из своих ветвей к самой земле, словно приглашая мальчика сесть. Мальчик растянулся на траве, зажал в руке странные перистые листья и вдруг… услышал голос.