— Разрешаю. Пускай дежурный штурман сообщит мне о координатах, как только вы сможете продолжать полет.
Два часа спустя снова трясут за плечо:
— Прошу извинить за беспокойство, капитан. Ремонт окончен. Вот наши координаты.
Вопросы.
Заполнение бланков.
Просьбы, доклады, требования, происшествия, решения, ответы, распоряжения, приказы. Ни минуты покоя.
И опять бумаги.
— Прошу прощения, капитан. Двое пассажиров, Уильям Арчер и Мэрион Уайт, желают вступить в брак. Когда вам будет удобно совершить обряд?
— Медицинское освидетельствование прошли?
— Да, капитан.
— Кольцо у жениха есть?
— Нет, капитан.
— Выясните точный размер и выдайте ему кольцо из корабельных запасов по обычной цене — двадцать долларов.
— А когда будет обряд, капитан?
— В четыре склянки. Сообщите мне, подходит ли им это время.
И опять бумаги. Два свидетельства о рождении и их копии, два удостоверения об эмиграции, два медицинских свидетельства, два разрешения на въезд. Свидетельства о браке в трех экземплярах — для правительства Земли, для правительства Сириуса и для Учетного отдела Управления космической службы. И один оригинальный экземпляр для новобрачной.
И так без конца, все дела, какие только можно вообразить, крупные и мелкие, в любое время дня и ночи, без всякой передышки. Когда корабль после долгого полета йакоаец приземлялся, один лишь капитан спускался вниз по трапу неверными шагами, голова у него кружилась от постоянного нервного напряжения и недосыпания, и это никого не удивляло, словно так и надо. Временами его одолевало искушение подать рапорт с просьбой понизить его в чине, но ведь
«ВСЕГДА БУДЬ ТАКИМ, ЧТОБЫ МНЕ НЕ БЫЛО ЗА ТЕБЯ СТЫДНО!»
«Призрак» совершил посадку в Баталбаре, на планете Дейсед системы Сириуса. Полет продолжался двести восемьдесят пять земных суток.
Когда были закончены все формальности, связанные с посадкой, капитан Жюль Риу сошел с корабля и как в тумане побрел к гостинице мамаши Кречмер. Так было заведено, и так советовали поступать самые лучшие психологи.
Командиру корабля необходим глубокий освежающий сон, притом сон долгий и непрерывный. Но прежде всего ему нужно начисто избавиться от всяких мыслей о корабле, о полете и обо всем, что с этим связано. Он должен настроиться так, чтобы уснуть безмятежным младенческим сном и проспать по крайней мере сутки. Для этого надо первым делом выкинуть из головы все недавние заботы и укрыться в своем собственном уголке рая небесного.
Мамаша Кречмер, полногрудая хозяйка гостиницы родом из Баварии, дружески ему кивнула.
— Герр капитан Риу. Я ошшен рат. Подать фам фее, как обышно?
— Да, пожалуйста, мадам Кречмер.
Он прошел в комнату за баром. В ресторане, большом, многолюдном и шумном, сидели командиры кораблей, которые приземлились уже несколько дней назад и успели совсем оправиться от полета. А комнатка позади была звуконепроницаемой, в заваленных подушками шезлонгах распростерлись в полузабытьи еще трое таких же, как он, капитанов. Он с ними не заговорил. И они с ним не поздоровались, видно, даже не заметили его прихода. Они уже стучались в двери рая.
Скоро мамаша Кречмер принесла ему стакан чистого крепкого рома, слегка подогретого и сдобренного несколькими каплями коричного масла. Жюль Риу откинулся в шезлонге, устроился поудобнее и предался долгожданному покою.
От приправленного пряностями рома внутри разливалось тепло и чуть кружилась голова. Тишина сомкнула ему веки. Медленно, очень медленно он отдалился от своей непомерной усталости и вступил в тот, другой мир.
Широколицые румяные крестьянки в кружевных чепцах, в руках корзинки. Длинные железные противни скользят по душистой сосновой золе и выплывают из печи, нагруженные хлебами — длинными, плоскими, фигурными, плетеными.
Звонкое щебетание женских голосов, перебирающих все деревенские новости, и непередаваемый аромат догорающих смолистых ветвей и свежеиспеченного хлеба.
Небо, небо!
АРТУР КЛАРК
ВТОРОЙ МАЛЬМСТРЕМ
Перевод с английского И. Почиталина
Он не был первым человеком, которому довелось с точностью до секунды знать момент своей смерти, а также какой она будет, с горечью подумал Клифф Лейлэнд; бесчисленное количество преступников, приговоренных к смертной казни, ждали своего последнего рассвета. Однако до последнего смертного часа они все-таки могли надеяться на помилование; от людей можно было ждать милосердия, однако ничто не могло изменить непоколебимых законов природы.