Я просыпалась и видела из окна эти пальмы на острове посреди Нила.
Нил постепенно светлел. Сначала он был глянцевито-зеленым, бархатистым, темным — таким же, как наши русские реки, — потом розовел. От острова отделялись фелюки, их паруса еще свернуты, они неслышно, на веслах, приближались к берегу. А Нил все светлел. Рыжие бугры пустыни подступали к самой воде. Там, на западном берегу, гигантский некрополь правителей Элифантины, самого южного египетского нома… Нил становился желтым. В бледной, еще не яркой, еще утренней голубизне неба появляются сотни больших черных птиц. Птицы делают круг. Они как черные траурные самолеты. Заход, еще заход, и коршун идет в пике.
На набережной открываются маленькие арабские кофейни. Столики вынесены на тротуар. Днем, в жару, их снова уберут в помещение… А Нил все светлее, все ослепительнее, все невозможней для глаза, и уже не напоминает наши русские реки.
Я сижу на высоком левом берегу Нила. За спиной крохотный зеленый оазис. Он только недавно создан вокруг лаборатории геологов, а дальше — безжизненная, бурая, яростно освещенная солнцем пустыня. Но внизу, на воде, покачиваются четыре баржи, на которых установлено буровое оборудование, и с той стороны реки доносится грохот стройки. Этот грохот смягчен расстоянием, может быть, самим воздухом тысячелетий, их тишиной, которая отступает с трудом, неохотно… И по звуку трудно определить масштабы строительства. Но именно тут проходит та невидимая глазу линия, которую проектировщики называют осью плотины, и в этом месте в русло реки будут обрушены миллионы кубометров камня, уложены миллионы кубометров нильского ила, намыты миллионы кубометров песка, и гигантская каменно-набросная плотина высотой в сто одиннадцать метров перегородит реку.
Рядом сидит Слава Гольцов, белокурый, голубоглазый молодой инженер. Он эксперт по буровым работам, которые производятся в русле.
Мы перекидываемся нечастыми словами, ведем себя так, будто это Клязьма или Москва-река, а мы рыболовы, и ждем, клюнет или не клюнет, и раздумываем — почему не клюет?
— Да ведь это Нил! — вдруг говорю я.
— Ну да, Нил, конечно. — Гольцов не понимает. — Ясно — Нил!
Что это — леность воображения? Дремлет себе на солнышке. Ему, воображению, так спокойнее.
А может быть, вовсе не леность?
Бедное мое воображение, привыкшее ходить у ноги, дрессированное!
Помню, то была юность, над столом редактора висел транспарант, и на нем начертано тушью: «Без «я», без «мы», без природы». Где уж тут воображение!
— Бахр-эль-Джебель, река гор, — вопросительно говорю я Гольцову. — Бахр-эль-Зераф, река жирафов, — ведь это рукава Нила?
— Ну да, Нила! — Гольцов опять не понимает.
Но что-то произошло, что-то уже случилось. Так бывает с лошадьми, которые застоялись в деннике: вот денник открыт, и кони несутся, летят… И Нил больше не Клязьма, а великая африканская река, и мы сидим на ее берегу, и в тридцати километрах тропик Рака…
От озера Танганьики, по окраинам Конго, Кении, через Эфиопию, через Судан, по глубочайшим каньонам и колючим лесам акаций, по саванам, где травы укрывают жирафов, по необозримой стране болот и величайшим пустыням мира течет Нил. На рассвете к водопою выходят слоны. Крокодилы лежат на отмелях. Плывет где-то в нильской воде рыба, которая может дышать и легкими, и жабрами. На его берегах живут народы. По прекрасному африканскому материку течет эта река.
— Значит, вы будете бурить в русле Хапи?
Гольцов кивает, достает блокнот и начинает чертить.
Под створом плотины должны быть пробурены скважины на глубину в двести пятьдесят метров. Данные, которые получат геологи, необходимы для расчетов плотины. За легкой штриховкой, которую наносит Гольцов на страничке карманного формата, я как бы вижу весь этот пласт, нанесенный Нилом. Сотни тысяч лет работала река, размывала берега, тащила за собой обломки скалы, обкатывала камни, превращала их в валуны, размалывала их в песок… Сверху на нильском дне лежат тонкие пески. Они как атлас. Это совсем молодые современные отложения. Ниже песок зернистый, уходит вглубь до пятидесяти метров. Еще ниже — валуны. Под ними снова пески. Их подстилает плотный глинистый горизонт, спрессованный всей этой тяжестью, и только под ним — скала. Сотни тысяч лет! И от каждого слоя нужно взять образец, чтобы в лаборатории арабские и советские геологи могли определить фильтрационные свойства каждого горизонта, а проектировщики — рассчитать, как этот пласт насытить цементно-глинистым раствором, чтобы в грунт под плотиной не проникала вода, не выносила пески, не вымывала углубления и чтобы плотина не оседала.