Я не верю в это чтение. Наверняка крановщица волнуется. Еще неизвестно, как она держит книгу, может быть, вверх ногами…
Стоит, опершись на перила, окружающие ямную печь, начальник седьмого участка, где все это происходит. Он, должно быть, думает: вот приварят последние «жесткости», тогда…
Все ждут этого «тогда». Для сварщиков, конструкторов, металлургов то, что происходит в цехе, — это итог совместного творчества. Рабочее колесо Красноярской турбины — результат большого коллективного труда, споров, раздумий, находок.
Рядом со мной — молодой чех из Братиславы. Он окончил «высокую школу» (надо понимать — институт) и приехал посмотреть на красноярское колесо, на работу термической печи, на электрошлаковую сварку, которую проводит приехавшая из Киева, из института Патона, бригада сварщиков… Он тоже ждет. И если не считать шипения сварки и еще голубей, которые очень громко воркуют под сводами среди вспышек и треска искр, — в цехе стоит полная тишина.
Народу становится больше.
К печи поднимается невысокая, полная, почти кругленькая женщина.
Вот уж никак не скажешь, что она — технолог-термист, столько в ней домашности. Но беспокоит ее сейчас не то, как сварен обед или ухожен сынок, а опоры в термической печи, на которые должно лечь колесо. В цехе опоры называют кубарями.
— Восемь кубарей. Хотя бы десять было! — говорит термист Дина, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Мы заказывали шестнадцать кубарей, так никак не выбьешь! Вес колеса — без нижнего обода — двести тонн, температура — пятьсот пятьдесят градусов. Шутка ли! Вы не представляете, сколько переживаний! (Это она уже ко мне обращается.) Я не знаю, я боюсь за новые кубари… Прямо так душа болит, что я прямо не знаю!.. Все может случиться — и поводка, и трещины… Это же смертельно!
— Вася, — говорит она начальнику участка, — имей в виду, если ты… — она скрещивает пальцы решеткой и подносит к глазу, — я, между прочим, сухари носить не буду.
Когда термист Дина улыбается, на обеих щеках — ямочки.
— Между прочим, не те времена! — говорит начальник участка Каверин и тут же ее успокаивает: — Обод проходил термическую обработку с нагревом металла до девятисот градусов. Ты же знаешь! При таких температурах, ты же знаешь, металл вообще меняет многие свойства. Все могло случиться, и не случилось же! А пятьсот пятьдесят — это в три раза меньше!
— В два раза меньше — и то не выходит! — говорит Дина. — Вася, ты — оптимист. А считать нужно уметь! Подкрепляй оптимизм арифметикой!
Я сижу на чем-то вроде перекрещенных рельсов. Это часть крышки от печи. Тут же, в рядок, трое слесарей. Они принимают меня за работника кинохроники.
— Поговорим о путях развития фотографии, — предлагают они.
Я не соглашаюсь:
— Поговорим лучше о путях развития журналистики!
Меня поддерживает паренек, сотрудник заводской многотиражки. Он еще мальчик. Его мальчишечье лицо позеленело от усталости. Он тут со вчерашнего дня, на своем журналистском посту.
На лопастях возникают формулы, написанные мелом.
Зашевелились кинематографисты.
Вокруг печи собрались сварщики.
Появляется главный конструктор завода, элегантный, с плащом через руку. Кажется, зашел он сюда мимоходом, но это только кажется.
Пришел заместитель главного металлурга. В руке у него авоська с журналом. Под мышкой — фетровая шляпа. Он сильно прижимает шляпу к боку. Голова седая, он сутулится. Об этом человеке рассказывают как о герое.
…Крановщица в кабине отложила книгу. Сейчас она начнет заводить кран.
Кинематографисты включили «юпитеры».
Началось!..
Ползет крюк. Медленно, медленно наползает крюк.
— Чуть-чуть! Еще чуть-чуть! Еще…
— Давай крути журнал! — кричит в рупор кто-то из кинематографистов.
Крюк попал, подцепил… Теперь — короткая передышка.
На крановщице Полине Макаровой черная спецовка. У нее румяно-смуглый загар. Вокруг головы — коса. В ушах поблескивают маленькие сережки. Вся она статная, ловкая, крепкая. Это лучшая крановщица завода.
Сейчас в цехе двое героев, двое главных: она и бригадир стропалей Василий Иванович Иванов. Крупный, даже могучий, немолодой. Сразу видишь — моряк-балтиец.
Крановщица уже наверху. В окошке кабины ее лицо как в раме.
Стропаль — как дирижер. Его черная спецовка, как костюм дирижера, — торжественна.