Он говорит:
— Сюда нужно приходить, как на службу. Вы увидите, как инженеры чертят, рассчитывают, стирают, снова рассчитывают… Может быть, все это ерунда, а может быть — одна мысль лучше другой, одно решение лучше другого… Вообще, имейте в виду, дураков нет. Арабы уже знают, что такое эта самая кавитация, и хотят ее избежать. Потому они и требуют от нас рабочее колесо целиком из нержавеющей стали.
…Должно быть, кроме инстинктов, уже известных науке, есть и такой, специфический для человека, — инстинкт открытия.
В нашей семье ходит рассказ — не то правда, не то анекдот — о том, как мой дед, сапожник, житель маленького городка, получивший трехклассное образование, открыл бином Ньютона.
Он проехал на попутных телегах среди кудахтанья кур и визга живых поросят, которых везли на базары немало верст, и явился в столицу, в высокий ученый совет, прикрывая аккуратно расчесанной ради этого случая бородой инородные заплаты на рубахе.
Его выслушали, расспросили, удивились, дали денег на обратный путь уже по железной дороге и сообщили, что открытие это сделано неким сэром Ньютоном.
Кажется, дед не очень огорчился, потому что, едва успев вернуться, начал изобретать вечный двигатель.
Был он, рассказывают, не слабосильный, не замкнутый чудак, а рыжий, рыжий. Хватал девок за ляжки и шептал в ухо, кроме охальных слов, что-то, по их мнению, уж вовсе неприличное, а в действительности, что вечный двигатель не желает работать и нужно его всякий раз заводить.
…Если бы только знать точно причину кавитации! Уж тогда бы я придумала… Но, наученная фамильным опытом, я тут же отказываюсь от соблазна открытия.
Мой спутник говорит:
— Если бы эти турбины (он имеет в виду турбины для Асуана) мы делали для себя, я бы, пожалуй, пошел другим путем: стал бы делать наплавки на лопасти миллиметров этак в шесть, из новой марки стали — сейчас уже есть такая. У нее стойкость против кавитации значительно выше, чем у хромистой. Тогда колесу вообще не будет износа! Но арабы боятся, что наплавки сколются, что кавитация их проест… А под наплавками что? Незащищенная углеродистая сталь! Вот они и хотят из одного металла — не золоченое, а целиком золотое… Пожалуйста, можем и золотое! По требованию заказчика. Знаний у нас хватит!
Он сердито замолкает и почти тут же задумчиво говорит:
— А может, в этом тоже есть свой смысл? Боролись с кавитацией так, а теперь еще и по-другому — освоим рабочее колесо целиком из хромистой стали. Значит, поворочаем шариками — заводу опыт.
Мы идем рядом.
— Когда имеешь дело с такими вот здоровыми деталями, приходится все здорово учитывать… А то немножко «туды-сюды», и лопасти торчат с отклонениями. А при таких мощностях каждый пустяк — это потеря тысячи киловатт. Нужна точность очень большая. Стараемся поймать десятые, сотые процента! Асуанские колеса потребуют еще более тщательной сварки. Дело в структуре самой стали. А то возьмет и даст всякие там трещины… Я соглашусь их варить только в том случае, если всю сварку институт возьмет на себя. Вот так!..
Он вытаскивает блокнот и на ходу начинает чертить. Это, оказывается, приспособление для точной сварки.
…Мы выходим к пирсу, построенному на Неве специально для отправки красноярских и асуанских колес. Рельсы протянуты прямо от термической печи.
Он говорит:
— Красноярское закончим не раньше августа, самый конец навигации. Все же моряки согласились. Повезут. Может быть, кое-где уже придется рубить лед. Все-таки согласились.
На той стороне Невы пылает закат. На желтом небе, как бы нанесенные акварелью, чуть розовые купола Смольного монастыря.
…— Асуанские повезут вокруг всей Европы. Моряки тоже согласились.
Закат на той стороне кажется неправдоподобным. И баржи, и какие-то бревна — все это кажется неправдоподобно прекрасным, написанным нежной и легкой кистью, и все-таки настоящим, все-таки подлинным… И то, что там, на том берегу, — баржи и бревна, золотые от заката и розовые сейчас купола, и то, что на этом — цехи Металлического завода, и пирс, и гигантское колесо, посаженное в печь, все это вместе, и белые ночи, когда одна вот такая розово-желтая заря сменяет другую, — все это вместе и есть Ленинград, где зарождается вторая очередь Асуанской плотины.
…А что это были за подарки из гиперборейской стороны, где воздух наполнен перьями снега, стороны, ставшей потом Россией? Обернутые в нежную пшеничную солому, они передавались от одного народа другому, от одного города — другому, как эстафета. От гипербореев — к скифам и дальше, на запад. От ковыльных степей Черного моря к теплым берегам Адриатики. Еще дальше. Горы. Эпир. Дубовые рощи Македонии, наконец, Эгейское море, и на нем Кикладские острова, и среди них остров Дел.