— Не серчай, Маврина, повидать тебя хотел! — Миша подмигивает.
За канавой начинается Шурин сад.
Егор лежит в саду у арыка. Он спрятал лицо в свежую, утреннюю, еще не просохшую от ночной росы траву. Там пахнет мятой. Егор лежит смирно. Он сейчас как маленький. Он боится своего счастья…
На крылечке стоит Шура. Поверх низенького заборчика она смотрит в сад, туда, где лежит Егор, и лицо у нее ласковое, ласковое.
«Что он, от войны такой? — думает Шура. — Тихий он…»
Шура подходит к Егору и тихонько ладонью гладит его по волосам.
В ворота стучится фуражир.
XVII. По дороге едет солдат
По дороге едет солдат. Он сидит на почтовой телеге, свесив ноги. Он разулся и сапоги с портянками положил рядом. Его ноги обдувает вечерний ветерок. Вещевой мешок он тоже снял со спины и положил его вместе с почтовым грузом. Они едут между двух зеленых холмов, по дороге, устланной белой пылью. Над ними чистое небо, в котором кружится только одно пушистое облачко с резными краями, как махровый цветочек.
На козлах сидит почтальон Федя. Всякий день он едет по этой дороге, и она до смерти ему надоела. В каждой рябинке его лица блестит капелька пота, как слеза в сыре.
Феде хочется поговорить с солдатом.
— Как там насчет войны? — спрашивает почтальон.
— Слава богу, воюем!
— Народ как там, на войне, проживает?
— Тяжело, — задумчиво говорит солдат, — а между прочим, ничего.
— Или большей частью помирает народ? — допрашивает Федя.
— И то бывает! А ежели кто не помер — тот живой!
Солдату неохота говорить.
Это крепкий, кряжистый человек. Его голова прочно сидит на мускулистой шее. Во всем его теле видна сила. Но сейчас он устал. По всему видно, что он устал! Его рот словно жует жилистую пищу и никак не может прожевать. На щеках, под широкими скулами, две грязные тени. Глаза тоже устали. Они не смотрят даже на это облако, которое цветет в небе, на это прекрасное облако, похожее на золотой цветок. Устали его плечи: они приподняты, будто он еще не снял вещевого мешка. Устали волосы — они тусклые. Ноги устали от сапог!..
— Нелегкое это дело — война! — говорит солдат. Он как бы оправдывается за свою усталость. — Вот что я тебе скажу, парень. Война, парень, она у каждого вот тут, — солдат показывает на грудь. — В сердце она!
— Одно слово — напасть, — говорит почтальон.
Солдат шевелит большими пальцами босых ног. Он отдыхает.
— Ясно, по дому соскучился? — понимающе говорит почтальон.
— А кто его знает, — задумчиво отвечает солдат. — Больно немец паршивый! Каждого б задушил. С ихней стороны стреляют, так ты хоть живой, хоть мертвый, а чтоб тебе тоже по ним выстрелить. Сапоги мокрые, а тебе плевать! Не емши, не спамши, а тебе плевать!.. Потом очухался — ну, малость приустал!
— Ты тутошний? — спрашивает Федя.
— Антоновский!
Солдат отдыхает. Он поднял голову и смотрит на вершину холма, поросшего травой, где каждая стройная травинка растет отдельно и греется на вечернем солнце.
— Ну, тебе тут слезать, — говорит почтальон Федя, — а я другим бережком, в Соколовку.
Солдат сбрасывает с телеги сапоги и садится у края дороги. Он раздумывает: обуваться ему или идти так?
Снизу, из Сарканда, идет грузовая машина. Звука еще не слышно, только двумя мутными пятнами расплывается по склону холма свет фар.
«Должно быть, с зерном. А может, горючее для МТС», — думает солдат.
Он идет медленно. Сапоги с подкованными каблуками он связал за два ушка и перекинул через плечо. Его ноги отвыкли от босого хождения. Большими пальцами он, как гусь, загребает теплую пыль.
Солдат входит в село. Дорогу обступили сады. Тявкает собака.
«Собаки тут, может, новые, — думает солдат. — Может, за два года старые подохли, а щенки выросли. За два-то года!»
В садах совсем ночь. Две темные ночи стоят по бокам дороги и шелестят листьями. Собаки стерегут сады. Они лают на шаги солдата из темноты садов. Ему приятна эта тишина, которая струится от деревьев и от дороги. Она проникает в грудь солдата.
Вот кончится война, думает он, у всех опять будет свой дом, и собаку он заведет, а также хлеб посеет…
Солдат думает, что земля в полях после войны даст полный, хороший колос. И от этих мыслей его грудь наполняется добротой, как ведро, которое опустили в чистый колодец. Он идет, отдохнувший и добрый, по улице своего села. За поворотом слышна гармонь. Кто-то играет негромко, видно, для себя — возвращается, может, с собрания и перебирает лады. Во дворе у Феклуши горит костер. Свет костра падает на нижние листья яблони. Они просвечивают насквозь, как золотое стекло.