– Полицейский?
– Как видишь, это сразу бросается в глаза. Стараюсь войти в роль. Народу это нравится.
Он оказался гораздо симпатичнее, чем я предполагал. Я сел рядом на эстраду зазывалы и полю6опытствовал:
– Ну и как идут дела?
– Погано, – последовал ответ. – Эти чертовы циркачи совершенно отказываются помогать. Ты циркач?
– Да. Я слышал, что убили какого-то карлика. Как его звали?
– Неизвестно, – ответил он. – Никто его не знает, никто о нем ничего не слышал, никто его не видел. Хорошенькое дело! Находят уродца в костюме Адама в балагане, где демонстрируют уродов, – и никто ничего не знает! Пусть расскажут это кому-нибудь другому!
Он бросил сигарету в мокрую траву, вынул из кармана измятую пачку н сунул в рот вторую сигарету. Зажигалка вспыхнула, и он с удовольствием затянулся.
– Это, конечно, кажется полным идиотством, но я провел целый сезон на этой ярмарке и могу вас уверить, что у нас работает только один карлик, – сказал я.
Он с грустью покачал головой.
– Они все говорят то же самое. Где ты был во время этих радостных событий? Я что-то не помню, чтобы я видел тебя этой ночью. Так где же?
– Я спал. Вернулся довольно рано и сразу лет. Я даже не слышал выстрела, но мой дядя меня разбудил, чтобы…
– Подожди-ка, давай оформим это официально. Так мы сэкономим время.
Он достал из кармана записную книжку, карандаш и приготовился записывать.
– Имя?
– Эд Хантер. Девятнадцать лет – почти двадцать. Работаю на ярмарке около года. Живу со своим дядей Эмброзом Хантером. Он держит тут балаган с аттракционами.
– Помню, помню! Такой толстенький коротышка?
– Это он. Отличный мужик! – сказал я.
– Итак, вы ночуете оба в палатке позади вашего балагана?
– Да. – И я рассказал ему, как проснулся и, накинув на голое тело плащ, пошел за дядей Эмом в маленькое шапито, чтобы увидеть убитого. Но потом я слегка приврал: я помнил, что дядя Эм не сказал им о том, как я возил Риту по городу. Значит, и я должен был об этом помалкивать. Я сказал, что вернулся в палатку и снова заснул.
Он бросил на меня странный взгляд.
– Ты проспал весь остаток ночи?
– Конечно.
– А когда ты встал сегодня утром?
– Недавно. Четверть часа назад, может быть, двадцать минут.
– С кем ты разговаривал с тех пор, как поднялся?
– Ни с кем.
Он положил записную книжку обратно в карман, а затем посмотрел на меня так пристально и серьезно, что я внутренне съежился. Наконец он отвел глаза и бросил куда-то в пространство: «Ах ты, черт побери!» Мне показалось, что он обращался к самому себе.
– Вы, циркачи, не любите полицейских, не так ли?
Этот вопрос застал меня врасплох.
– Думаю, многие не любят полицию.
– А почему?
– Ну, потому что мы, циркачи, например, считаем, что закон против нас. Полиция запрещает наши лучшие спектакли в большинстве городов, где мы работаем, и…
– Разве мы запрещаем законные и приличные зрелища?
– Ну, это как сказать…
– Подумай сам: во что превратятся ярмарки, если закон будет смотреть на все сквозь пальцы? Ваши игры по маленькой, которые и так граничат с мошенничеством, – ведь это ловушка для простаков! Уж лучше приставить такому болвану револьвер к виску и отнять деньги – это все же честнее! А ваши «живые картины»?2 Это ведь откровенный стриптиз! Да еще позади балагана – палаточки для клиентов, которым не терпится перейти к делу после…
– Кто вбил, вам в голову, что наши девушки – шлюхи? Они не шлюхи.
– Потому что закон не позволяет им… – он осекся. – Послушай, не надо на меня так смотреть! Я не говорю конкретно о тех девушках, которые сейчас здесь работают, по крайней мере, не о всех. Я говорю лишь о том, что, если понадобится, на ярмарке найдутся и такие. А те, кто торгует у вас сейчас всякими пустяками, начнут торговать травкой. Ну ладно, давай больше не будем!
2
«Живые картины» – зрелище, когда на сцене появляются полуодетые девушки. Однако закон запрещает им выступать совершенно обнаженными.