С этими словами он поднялся и вышел. Было слышно, как тренькнул лифт – ну или что-то подобное, – а потом тренькнул еще раз, видимо, унося собеседников куда-то далеко. Енька попробовала приподняться – что оказалось непросто, кресло плотно держало ее, причем зад находился несколько ниже колен. Однако упорство было вознаграждено, и девушка выпрямилась, высвободив спину из обволакивающего кресла. Енька решительно вытащила из руки иглу и встала.
Позади кресла оказался длинный узкий проход с кабинетом в конце, в котором можно было разглядеть только высокий стул и экран с трехмерным изображением – то ли сердца, то ли мозга, как показалось Еньке.
А в комнате с тремя креслами обнаружились еще и окна. До сего момента девушка не встречала в этом будущем мире ни одного окна, и теперь она как завороженная подошла и посмотрела наружу.
Там оказался город. Обычный ночной город, вот только машины не ездили внизу, а летали по воздуху – их хорошо было видно издалека, так как каждый автомобиль (или как они здесь называются?) имел подсветку, целиком обрисовывавшую силуэт.
Звуки города не долетали сквозь стекло, а еще Енька с досадой обнаружила, что оконной ручки на раме нет.
Зато справа был пульт – еле видимое место в форме ладони. Енька вспомнила, что говорил Тём-Тёмыч, и решительно прикоснулась к пульту. Как она и ожидала, ничего не произошло.
Девушка как можно сильнее надавила основанием ладони на пульт и начала выворачивать его вправо, затем влево, и снова, и еще раз.
Артем не обманул! Интересно, сколько времени он провел у изголовья кровати, пытаясь найти способ вытащить пульт?
Енька держала в руках кусок чего-то похожего на пластик. Всего в пару миллиметров толщиной, он был размером с детскую ладошку, с одной стороны – идеально белую, с другой – серую, с небольшим черным экраном посередине. Где здесь переключатели, или что там еще нашел Артем, Енька не поняла.
Окно как было закрыто, так и осталось. Енька разочарованно посмотрела на пульт в руках, затем приложила его на место.
Он отказался вставать.
Девушка вдруг вспомнила, что Артем не объяснил, как ставить пульт на место. У нее не было таланта к взлому или перебиранию множества вариантов. А сейчас сюда ворвутся хозяева кабинета и обнаружат ее с пультом в руках.
Она могла прикинуться дурочкой, но этот способ срабатывал в основном против мужчин в годах или подростков, азиат же не выглядел доверчивым, а Лиза так и вовсе заранее была настроена против Еньки.
Девушка, ни на что особо не надеясь, толкнула стекло, и окно – о чудо! – легко отъехало чуть вперед и вверх! Видимо, его давно не открывали, и оно приклеилось или еще что-нибудь такое.
Енька тут же высунулась по пояс наружу. Там было по-осеннему свежо, но не морозно. В метре ниже окна рос шикарный зеленый куст – в начале двадцать первого века в такую погоду он бы уже стоял голым, но здесь, судя по всему, решили эту проблему, и на высоком, почти под второй этаж, растении было довольно много листьев.
Девушка, стараясь не думать о возможных последствиях, перекинула левую ногу наружу и, держась руками за узкий подоконник, постепенно перенесла за окно все тело. Ноги коснулись кроны куста, и она показалась какой-то совсем ненадежной.
Однако забраться обратно Енька уже не могла, кроме того, кромкой рамы ей больно резало предплечья, и она, тихо ругая себя за дурость, разжала пальцы.
К ее удивлению, растение оказалось мягким и упругим – она пролетела метра полтора, затем ветви спружинили, оттолкнув девушку от середины куста, она мягко скользнула по краю зеленой полусферы и удачно приземлилась на босые ноги.
Енька тут же рванула вперед. Теперь она ругала себя за то, что, находясь наверху, не выбрала маршрут. Оглянувшись, девушка увидела трехэтажный особняк, абсолютно черный, с единственным пятном света – окном, из которого она выпрыгнула. Мелькнула мысль, что все стекла пропускают свет только в одну сторону – такое умели делать еще чуть ли не в двадцатом веке.
А потом Енька припустила по узкой гравийной дорожке парка, окружающего дом. Босые ноги больно ранили острые камни – и это оказалась не единственная проблема, о которой она не подумала заранее. Белый балахон наверняка привлечет внимание первого же встречного. Однако пока девушку занимало только то, что она была свободна, а об остальном она собиралась поразмыслить чуть позже.
Впереди показалась высокая ажурная решетка. Енька ловко взобралась по ней наверх и застыла на месте – дальше было большое открытое пространство, за которым виднелся собор Василия Блаженного. Ни Мавзолея, ни ЦУМа она не увидела, равно как Кремлевской стены и самого Кремля – вместо них стояли, светясь, совсем другие здания. А собор Василия Блаженного – вот он, такой же, как и раньше.
И между Енькой и собором в центре мощенной брусчаткой площади, неподалеку от Лобного места, стояли несколько человек в вычурной серебристо-черной форме, явно полиция или кто-то вроде. Пока они на нее не смотрели, но могли увидеть в любой момент.
Вдруг сверху, по другую сторону решетки, опустился здешний автомобиль. Дверца чуть отъехала и поднялась, так же как створка в окне кабинета. Внутри, на дальнем сиденье, располагался водитель – коренастый мужчина лет сорока, чем-то похожий на школьного завхоза Павла Петровича.
– Из какого века? – нервно оглядываясь, спросил мужчина.
– Из двадцать первого, – ответила Енька, висящая на решетке и чувствующая себя предельно глупо.
В этот момент позади раздался вой сирены.
– Бысдро залазь в аэрник! – гнусаво потребовал водитель.
Девушка, стараясь не упасть, неловко перекинула ногу через увенчанный острыми пиками верх ограды, затем вдруг почувствовала, как ее хватают за одежду крепкие пальцы и втягивают в машину. «Это какую же силу надо иметь!» – подумала она.
А через мгновение они уже набирали высоту.
– Черд, черд, черд, – бормотал мужик. – За снижение здесь у меня лед на двадцадь права однимуд! Дебя украли в двадцадь первом веке?
– Спасли от смерти, – поправила Енька.