Герцен — Марии Каспаровне Рейхель, 9 октября 69-го, из Парижа
…Я бранил Швейцарию за гнусные поступки с Оболенской, за подкупленных адвокатов и жандармов. Я в Париже это дело поднял, но наши революционные утяты и бараны ничего не умеют делать и пропустили все сквозь рук (Герцен имеет в виду «молодую эмиграцию», в том числе и друзей Зои Сергеевны Оболенской — Утина и Баранова. — Р. Ш.).
Некто Н. Н. — Александру Герцену, редактору газеты «Колокол», из Рима в Женеву, 28 ноября 68-го
Милостивый государь!
Если Вы и Ваши сообщники не перестанете писать дурного против России и добрых людей, клеветать только за деньги, точно так же, как вы пишете хорошее тоже только за деньги, то даем Вам слово через год Вас не станет, и тогда ваш дохлый труп поганой скотины, как Вы, зароют где-нибудь как бешеную собаку.
Заметьте число — только четыре месяца остается.
Н. Н.
Заметка в «Приложениях» к «Колоколу» 15 февраля 69-го года
Я нашел это письмо, возвратившись из Цюриха в Женеву 2 декабря 68-го года. Это не прекрасно, но сильно. Нам нечего добавить к этим строкам (письмо Н. Н. процитировано Герценом полностью, с соблюдением орфографии оригинала. — Р. Ш.). …Убийца, находящийся на службе у консервативной России, в своем письме предоставляет нам годичный срок, а в постскриптуме сводит его к 4 месяцам, от 28 ноября. Это таинственно! Так когда же, милейшие убийцы, — 28 марта или 28 ноября?
Александр Герцен
Князь Владимир Петрович Долгоруков — Герцену. Сентябрь 68-го
Озеров (русский дипломат в Швейцарии. — Р. Ш.) хочет, чтоб я ехал в Дармштадт и объяснил Адлербергу или Шувалову, что сталось с бумагами покойного батюшки. Мне кажется, самое простое будет, если я им объявлю, что в силу завещания батюшки, я не пользуюсь его бумагами, и хотя знаю Тхоржевского и вас, но, не будучи бандитом, не чувствую себя способным явиться к вам с ножом и под страхом смерти требовать от вас отдачи вашей собственности…
Еще одна заметка в «Колоколе»
Князь П. Долгоруков оставил после себя довольно большое количество материалов, собранных им в результате больших усилий и труда нескольких лет. Материалы эти и его переписка были завещаны им Станиславу Тхоржевскому. С. Тхоржевский имеет намерение опубликовать часть материалов… Любители подробностей найдут в этом сборнике интересные разоблачения, касающиеся различных эпизодов истории России… («Приложение» к «Колоколу», 15 февраля 69-го года.)
Глава шестая. Поручение
1
Широкая излучина Рейна у Висбадена, между устьями Майна и Лана — край веселый, курортный, где приезжую публику ждут прежде всего напитки! На любой вкус — от сельтерской воды до сухого рейнвейна, от горячих горько-щелочных целебных вод, излечивающих нажитые за зиму желудочные катары, до золотистого Иоганнисбергера и шампанского. Рядом с хорошо налаженными ванными заведениями для богатых приезжих изобильно настроено и заведений развлекательных. В бывшем герцогстве Гессен-Нассау (с 1866 года оно стало провинцией Пруссии), среди буковых лесов на отрогах Таунусского горного кряжа, прославились курортные города Висбаден и Эмс с их живописными пригородами и дачными поселками — Шлангенбад, Зельтерс (оттуда и столовая вода), Швальбах, Гомбург…
На другом, правом, берегу Рейна, соответственно — по майнскому левобережью — соседнее великое герцогство Гессен-Дармштадт старается не отстать от Висбадена ни в курортном деле, ни в виноградарстве, ни в искусстве извлекать доходы из карманов богатых гостей, в частности, российских. Ведь здешнее герцогство — родина благополучно царствующей императрицы всея Руси, супруги государя Александра Второго, нареченного Освободителем. Будучи еще юной принцессой, здешняя уроженка носила имя Максимилианы-Вильгельмины-Августы-Софии-Марии Гессен-Дармштадтской. В православном крещении ее назвали Марией Александровной. От немецкого акцента в русском языке она не смогла отделаться до конца дней. Впрочем, обиходным для нее языком был французский.
Здоровье Марии Александровны сильно пошатнулось от семейных бедствий. В 1849 году скончалась от детской болезни ее семилетняя старшая дочь Александра. В 1865-м смерть унесла любимца государыни цесаревича Николая: 22 лет он скоропостижно умер в Ницце от менингита. Через год, в апреле, грянул каракозовский выстрел, нацеленный в августейшего супруга. Террориста толкнул тогда под руку случайный прохожий, верноподданный купец… А в прошлом, 1867 году весть о похожем покушении на супруга принес императрице в Царское Село телеграф из Парижа: стрелял в Александра студент-поляк Березовский. И хотя 6 мая этого, 1868 года у второго сына императрицы, Александра, теперь уже престолонаследника, родился продолжатель царствующего дома Романовых, будущий цесаревич Николай, императрица, по народному выражению, захирела. Она делалась все более набожной, строго соблюдала посты, наставления духовников и православную обрядность, однако таяла на глазах. Врачи потребовали лечения водами висбаденского и дармштадтского курортов. Царское семейство с подобающей свитой отправилось летом к родным пенатам императрицы, в Дармштадт.
Она нашла, что ванны и водолечение помогли. В один из воскресных осенних дней решено было, по ее желанию, совершить поездку в окрестности Висбадена. Там, на лесистом горном склоне, в красивой долине, герцог Адольф Нассауский воздвиг в 1855 году пятиглавый православный храм византийского стиля. Императрица пожелала отстоять там молебствие. Эта церковь была построена из светло-желтого камня — песчаника в память русской великой княгини Елизаветы Михайловны, двоюродной сестры царя Александра Второго. В 18-летнем возрасте ее выдали замуж в Германию, за Гессен-Нассауского великого герцога, а в 19 лет она умерла. Золотые кресты на пяти синих куполах далеко сияли окрест, и местные жители посмеивались, что в их долине солнечный свет не гаснет даже в пасмурную погоду.
В церкви шла праздничная литургия в присутствии императорской четы и свиты. Из русских курортных гостей допущены были избранные лица высшей знати, петербургские знакомые министра двора графа Адлерберга и шефа жандармов графа Шувалова. Молящиеся могли видеть впереди, ближе к царской чете, затылки этих двух опор трона. Вездесущие представители прессы, разумеется только благонамеренной, становились на цыпочки, стараясь по затылкам угадать и переписать громкие имена присутствующих для газетных отчетов и репортажей. Заметили, что император задумчив и сосредоточен.
Александр Второй стоял чуть поодаль от царских врат и прислушивался к праздничным антифонам[8] с двух клиросов. Он вспоминал предотъездный молебен о плавающих и путешествующих в голубом растреллиевском храме царскосельского Екатерининского дворца. Под здешними сводами певчие столь же старательно выводили сейчас: «Заповеди блаженства: Во царствии Твоем». Как дома!.. Личные покои императора в боковом крыле царскосельского дворца начинаются как раз рядом с голубым храмом. Певчие и регент прибыли оттуда в свите императрицы… Он подумал, что следует ему построить себе особый, новый дворец, подальше от покоев императрицы. Лучше всего в Петергофе.
Сейчас он мог видеть свое отражение в стекле, прикрывающем большой образ справа. Благодаря наследственному хорошему росту (хотя и не достигшему отцовского) он в свои 50 лет строен. Мундир лейб-гвардии гусарского полка, чьим шефом он был с детских лет, сидит по-молодому ловко. На вчерашнем балу в двухсветном зале герцогского дворца он пожинал рукоплескания во время сложных фигур в танцах и чувствовал, что эти восторги не были одной лишь голой лестью… Во время бала огласили привезенную курьером весть о полном успехе царских войск под Самаркандом, против кокандского хана и бухарского эмира. Отряд царского генерала Кауфмана, назначенного генерал-губернатором Туркестана, летом занял город Самарканд, знаменитую Тамерланову столицу, и двинулся дальше, на Катта-Курган, что едва не привело к потере Самарканда. Гарнизон, оставленный в Самарканде, вынес хитроумную осаду восставших узбекских племен, вынудивших генерала Кауфмана вернуть отряд под стены Самарканда. Подавив восстание, Кауфман учинил жестокую расправу. В те жаркие военные дни находился в кольце самаркандской осады и художник Верещагин. По донесениям Кауфмана и многим рассказам очевидцев, Верещагин проявлял чудеса распорядительности и личного мужества. По представлению генерала Кауфмана, близко известного Александру лично, художник-воин был награжден Георгиевским крестом. Кауфман послал царю прямо с поля военных действий несколько рисунков Верещагина, полных драматизма.