Силишна искоса взглянула на мужа:
— Нашатался, рыбак… Рыбы, наверно, немеряно принес?
— В тазик бросил. Почисти или кошке отдай. Сама решишь, — устало проговорил Силантий.
Он и вправду что-то притомился. Знал заранее все упреки, почему и хотелось увильнуть от лишних бабьих пересудов. Силишна посмотрела в тазик, стоявший на крыльце:
— И это улов? Три окуня. Нечего и ходить было, время терять.
Силантий отмахнулся:
— Слушай, не заводись ты с утра. Ну, дай в воскресенье продыху. Неужели раз в неделю не смею на берегу посидеть?
— А курятник мне кто обещал отремонтировать? Смотри, залезет лис через гнилые доски на крыше, останемся без кур, — досадовала Силишна. — Ты на неделе талдычил, что в выходной свежих досок на крышу настелешь. И где они? Рыбалка могла бы и подождать. Ради трех окуней полдня коту под хвост.
— Помолчи! Твою медь…
Уж лучше бы жена затихла. Но Силишне, как говорится, только дай разойтись. Не остановится, пока не выговорится. Силантия ворчливость жены донимала хуже некуда. Он опять махнул рукой и направился на выход со двора.
— Куда тебя лешак понес? — раздалось вслед.
— Куда, куда, на кудыкины горы, — сквозь зубы пробормотал Силантий. — Ить, — махнул рукой, — отцепись…
Отправился прямиком к соседу Федоту Еремееву.
Федот сидел на завалинке возле избы. У его ног в траве стоял кувшин и лежал ковш. Увидев Силантия, приветственно махнул рукой:
— Присоседивайся. Брагу пить станешь?
— Стану.
Присев рядом с Федотом, неудачливый рыбак продолжил вздыхать: вот разворчалась! Силантий понимал, что жена ему уход не простит, как не простит и то, что не выслушал все ее упреки. Устали оба. Восемь лет вместе прожили, двоих детишек родили, сами не состарились, а такое чувство, будто сто лет рядом провели.
— Хороша бражка, — крякнул Силантий и вытер тыльной стороной ладони усы.
— Как поживаешь? — поинтересовался Федот.
— Ha-ко, держи, — Силантий протянул соседу газетный клочок, затем вынул из кармана кисет.
Затянулись. Едкий дым окутал обоих почти с ног до головы.
— Как поживаю? Выживаю. Поедом Силишна ест. С утра на реку сходил, так сейчас устроила мне сражение.
— Значит, рыбы мало принес, — рассмеялся Федот. — А может, воли ей много даешь. Моя не шибко говорливая. Знает, чуть что наперекор, поленом по заду. И весь разговор.
Рассмеялись. Бражка успокоила грудь. Силантий принялся рассказывать про дела в бригаде. Федот внимательно слушал, кивая головой. До чего же сосед задушевный человек! Мало того что угостил от сердца, а и выслушал, и головой в согласии покивал. На прощание Силантий обнял Федота и, чуть покачиваясь, побрел к дому. Голод почти не донимал, брага заполнила желудок.
Во дворе, как будто никуда и не уходила, все также возле огородной калитки стояла Силишна. Увидев мужа, подбоченила руки:
— Явился, пьяница! Ах ты, рожа ты бессовестная! И кто мне обещал курятник в выходной перекрыть?! С Федотом небось снюхался…
— Помолчи… не видишь, муж вернулся. Покорми хоть, что ли, — проговорил, запинаясь, Силантий.
— Лезь на курятник! Потом поешь, — зло бросила жена, проходя мимо. — Навязался, окаянный, на мою шею!
И что нашло на Силантия? Может, слова Федота про полено вспомнил. Рванул доску из крылечной оградки и с размаху приложился почерневшей плашкой к широкой спине Силишны. Она взвизгнула, бросилась к полуоткрытым воротам. Силантий изловчился и успел огреть жену еще разок.
Надо же так было случиться, что мимо дома в тот момент проезжал на лошади председатель колхоза. Ехал, наверно, осматривать покосы.
— Ты, Силантий, не с ума ли сошел? — спрыгнув с лошади, закричал председатель и бросился к Силишне, раскинув руки.
Силишна заскочила за спину председателя и заголосила:
— Убить меня, паразит, вознамерился.
Председатель обернулся и обнял Силишну за плечи:
— Да ну! Не боись, не с таких я спесь сбивал!
В груди Силантия взыграла ревность:
— Ты ехал, Митрич, себе и ехал бы дальше! Не ровен час тебе перепадет!
— Не грози. Завтра на трезвую голову объясню, как советский колхозник должен себя вести на работе и в быту.
Силантий бросился к председателю, замахиваясь все той же доской:
— Счас увидишь колхозника в быту, за-араза!