«Дядя Петя, — Ленька сурово посмотрел на меня, — а почему вы не на фронте?»
Я даже растерялся. Только что объяснял ребятне, что раненым полагается отпуск, но взгляд парня меня сильно смутил: «С фронта я, Леня, попал в госпиталь. Оттуда заехал сюда родных поискать, а завтра, видно, обратно в часть поеду».
Мои слова успокоили паренька. Увидел, наверно, во мне боевого товарища, с которым можно поделиться воспоминаниями.
«Маму с папкой я потерял, когда немцы заходили в Реуны, — начал рассказывать Ленька. — Бежали мы из села толпой, мама меня все за руку держала, а как взрыв раздался, оказался я один. Вокруг люди лежат, но родителей не видно нигде. Поискал их, походил, но не нашел. Проревел на опушке леса до утра, а потом пошел обратно в село. Куда мне было еще идти? В селе уже немчура хозяйничала. На улицах их машины ездили, в оградах их собаки лаяли. Все стало чужим.
День просидел в огороде, наблюдал, что немцы делали. Увидел, как вечером толстяк один вышел на наше крыльцо, закурил, потом куда-то отправился со двора, а зажигалку забыл на ступенях. Я ее сцапал и опять засел в огороде. Наступила ночь. Все в доме улеглись. Подобрался, набросал соломы, зажег ее той зажигалкой. Дом заполыхал. От него загорелись другие избы. Немцы бегали, стреляли, да я-то уже далеко удрал.
Началась у меня жизнь в лесу, в норе. Ел что придется. Услышал как-то колокольчик. Подглядел из кустов: немец на велосипеде катит. Через час примерно он обратно вернулся. На другой день опять тот же немец мимо меня проехал. Кто он был? Не знаю. Может, телеграфист, может, почтальон. Устроил ему сюрприз: свалил дерево под горой, немец и расшибся с разгону. Пока лежал он на земле, я с него вот этот мундир снял, винтовку забрал. Убежал в лес. В густой чаще набрел на девчушку, оставшуюся без взрослых. Звали ее Надей, и была она такая голодная, что сама идти не могла. Наломал молодых берез, сделал волокуши да потащил на них девочку, а куда — сам не знал. Попали под немецкую облаву, отсиделись под берегом. Плутали долго, пока не оказались в Рябиновке. Вот и все, дядя Петя».
«Ты, Леня, настоящий герой!» — искренне восхитился я. — «Да какой я герой. Наверно, герой не ревет, а я вот ревел в лесу от страха».
Когда я узнал, что парню в то время не было одиннадцати, ахнул про себя: расскажи кто-то, что десятилетний мальчишка заставил трепетать немецкий гарнизон, спасал такого же маленького ребенка, не поверил бы. А вот случилось. Было очевидно, что Ленька ничего не придумал. Глаза у него чистые, светлые. Временами парень заикался, взгляд у него становился далеко не детский, отчего я его и принял за пятнадцатилетнего. Вспомнят ли про Ленькины дела после войны? Не знаю. Ну, да и вспомнят, так ничего особенного не найдут. А ведь парень-то действительно отважный.
На следующий день мы с ребятами ушли на станцию, где я помог оформить их в детдом. Следы их потерялись, и больше с ними не встречался. Возможно, родители детей погибли, детдом стал им родным. Может быть, все сложилось по-иному.
Свою родню я нашел после войны эвакуированной в Соликамск, куда сам уехал на постоянное местожительство. Еду сейчас в гости, в Москву. Подумалось мне о возрасте в человеческой судьбе, и пришла мысль, что несколько поколений детей военной поры не увидели детства совсем. Из маленьких шагнули сразу во взрослую жизнь. Вот где то ли печаль, то ли гордость наша…
Петр Георгиевич замолк, а нам, признаться, не хотелось его о чем-то расспрашивать. Рассказал, что посчитал нужным. Малый возраст Леньки не стал помехой для поступков, которыми гордились бы не только родители, родственники паренька, но и страна, знай она всех своих солдат — больших и малых.
Пермь — Москва 2010 г.
ЗВОНОК
Рассказ
«Господи! Зачем оттолкнула его руки? Так расстались…» — мысли-раскаянья одолевали ее. Стрелки на часах давно сместились за полночь. За окном прожаренным блином висела полная луна, и ее красноватый отсвет медленно полз по стенам квартиры. Все звуки реальности — тиканье со стены: тик-так, тик-так… И снова вырвался вздох: «Глупо обиделась у вагона. Отчего не поверила предчувствию?»
В голове мелькали обрывки картин-воспоминаний. Надо же, не успел затянуться один шрам в душе, как появился новый. Законного супруга Валеры не стало пять лет назад. Убил его какой-то подонок, не захотел платить таксисту за поездку. Не нашли, не наказали. Ходит-бродит окаянный убийца по белу свету, может, на улице где-нибудь встречался ей. Она помнила до мельчайших подробностей жизнь с погибшим мужем, но спасительное время подлатало рубец на сердце, и тот век в памяти старалась не ворошить. Тяжело все. Надумаешься перед сном, потом едва засыпаешь. Отчего в эту лунную декабрьскую ночь нахлынули воспоминания? Не о Валере. О другом человеке, чужом, но ставшим близким, почти родным.