— Вас, мистер геолог, матушка как назвала? — вспомнила Нина о начальном этапе знакомства.
— Миколашка.
— Николаем? — удивленно переспросила Нина.
— Удобно, зовите Николаем. Матушка с отцом Миколашкой звали, — рассмеялся мужчина. — Садитесь, Нина. Не удивляйтесь, квитанция в коридоре на тумбочке на ваше имя лежит из горгаза. Сфотографировал глазами: «Луговая Н. Л.», — показалось, что «Н» — «Нина». Хватит нам чая. Садитесь. И печенье все не съесть. Хотя… «Юбилейное», мое любимое. Да, Миколашкой меня родители звали. Странно. Никто так больше не называл. В народе тридцать пять лет Николаем Иванычем кличут, а иногда так хочется, чтобы пошутил кто-то, крикнул: «Миколашка!» Ей-богу, расцеловал бы. Оказывается, одно слово может осчастливить. Жена так никогда не звала, а потом и вовсе ушла, пока по тайге шастал. Простить не могу. Вас тоже бросил?
— Нет. Подонок один мужу в сердце нож вонзил, чтобы сэкономить на поездке в такси.
Глаза гостя перестали смеяться. Или опять показалось?
Нина прислушивалась к себе: верить чужаку? Может, зря так сразу, в квартиру пустила? Кто он? Что сделала бы бабушка? Господи, да она бы и близко на порог чужого не приняла… Предположим, Николай действительно геолог. Что дальше?
Рассматривала гостя уже без стеснения. Тот, в свою очередь, нет-нет тоже посматривал на нее. А что оставалось делать? Сидели друг напротив друга два взрослых человека. Похоже, два одиноких человека с израненными судьбами. Общались нескладно, не зная ни чужого прошлого, ни настоящего, ни будущего. Кто знает, куда знакомство вывезет, но уже удача: не в одиночестве пришлось вечерний чай тянуть напротив телевизора. Событие, можно сказать, в личной жизни каждого приключилось, почти праздник. Интересно, понравилась ли она Николаю? Наверно, понравилась. Вон, улыбается все время. Угадала с парикмахерской. Накануне сделала укладку, подкрасила волосы, и седые пряди превратились в светло-русые. Серые глаза у нее грустные? А чему радоваться? Работа, дом, дом, работа, и годами тянутся одни и те же одинокие вечера. Ей всего-то тридцать четыре, а кажется — восемьдесят. Вечеринки «для тех, кому за…» Нина принципиально обходила стороной. В сердцах иногда шла на кухню, доставала из стола бутылку водки, оставшуюся со времен мужа, но, покрутив в руках, убирала обратно. Пусть стоит. Для чего держала? Господи, да кто бы эту бутылку выпил. И выбросить жалко — связь какая-то с теми временами, с мужем. Может…
— Водку будете? — неуверенно спросила Нина.
— Буду. Хотя не люблю горькую. А сейчас почему-то захотелось, — пробасил Николай.
— А если я вас Миколашей назову, не обидитесь? — хозяйка виновато посмотрела на гостя.
Тот улыбнулся в ответ:
— Назовите, Нина, а там… посмотрим, как в сердце отзовется.
— Во что налить, Миколаша? — Нина рассматривала буфет, где стояли стопочки разных размеров и разной отделки. От родителей осталась часть с позолоченными ободками. От мужа — с вензельками по бокам.
— Может быть, в стопочку с вензельком?
— От мужа осталась? — тихо спросил Николай.
— Да.
— И вы из этих, с вензелями, больше не пили? — произнес Николай. — Наверно, даже трогать их боитесь. И бутылка, поди, еще с его времен?
Нина кивнула. Насмешило прозвучавшее «поди», забытое в городе:
— Поди, с его. Будете?
— Да. Ставьте стопку с вензелем. Сам налью.
Гость выпил, почесал щетину:
— Вода.
Водка оказалась без градуса. Видимо, выдохлась за годы.
Переглянулись и заулыбались оба. Странно, водка выдохлась, выпил гость, называется. Чудесный вечер! Небо в тучах? Какие мелочи!
За окном забарабанил по подоконнику июльский ливень.
Просидели до сумерек.
На следующий день он повел ее в музей самоваров. Нина поразилась пузатым блестящим бочонкам и стройным, отливающим то золотом, то серебром ведерным емкостям. Они бродили после музея по улицам города и говорили о странностях человеческой жизни, рассказывали о друзьях, вспоминали забавные случаи из жизни. Нина впервые за последние годы почувствовала насыщенный аромат жизни. Николай притягивал своей искренностью, заразительной улыбкой. «Какой ты домашний, Миколашка, — радовалась про себя его спутница. — Тебя, как деревенский хлеб, хочется гладить и прижимать к груди». Солнце палило, но Николай лишь сдвинул фуражку набекрень и стал похож на ухаря из какого-то фильма. Смех то и дело сопровождал их разговор, и некоторые прохожие завистливо косились, некоторые — улыбались. «Давно так легко не было на сердце!» — Нине не хотелось отпускать руку Николая, она прижималась к его плечу, страдая, что стесняется своих потаенных желаний. Оказывается, сколько неистраченных чувств скопилось в ее сердце. Свыклась уже, что счастье не для нее, а вот бродили целый день по городу, и совсем забылась пустая квартира, кухня, телевизор. На звонки подруг отвечала уклончиво: «Занята». Николай тоже пару раз нажал на кнопку сотового, так и не ответив на вызов.