Рядом щелкнул металл.
— Ты посмотри, каким они оружием воюют, — пробормотал Иннокентий. — А где же наши-то автоматы, Гриня? На, подержи-ка немецкий. Разницу против винтовки чуешь? Сметливый я мужик, сразу в чужом оружии разобрался. Не за ним ли из окопа вылез? Правда, патронов в рожке с гулькин нос. Что делать? Достреляю, выброшу.
Григорий словно не слышал про автомат. Задумался, неужели и провал в памяти где-то записан?
— Понимаешь, у меня в жизни только жена да дети, а вспомнить имени не смог.
— Не печалься. Пройдет. Как немцы в гости поутру прибудут, так и обида того… вылетит из твоей головенки, — глубокомысленно рассудил Иннокентий. — Пишет Варя?
— Пишет.
— И как они там?
Дом превратился в воспоминаниях в «там». Где-то там, на краю земли, проходила другая жизнь. В далеких заоблачных краях смеялись и, наверно, справляли праздники. Здесь, на фронте, дни и ночи тянулись так, что радовались больше всего восходам и закатам: «Живой остался, радуйся!» Над «дырявой» памятью сослуживцы только посмеивались, как только что Кенька. «Что ответить Иннокентию, если за два месяца получил одно письмо?»
— Справляются, — проговорил Григорий.
Рука нащупала крестик под гимнастеркой: не оборвалась ли нить? Захотелось вдруг поделиться с другом мыслями:
— Перед войной, Кеня, я все полати сухарями завалил. Младший Егорка меня поругивал, бывало. Наверно, за счет похлебки из тех сухарей выживают. Продала корову Варя, не продала? Не знаю. Сена, думаю, не накосила. Картошка только-только под уборку поспела. Пусть справляется как-то. Помоги ей, Господи.
На этот раз в темноте вздохнул Иннокентий. Хотел что-то спросить ли, сказать ли. Не успел. Послышались близкие шаги. По окопу пробирался командир роты Евстафьев. Стало понятно по голосу.
— Товарищ командир, куда пленного деть? — обратился Иннокентий к Евстафьеву, как только тот поравнялся с бойцами.
— Какого еще пленного? — удивился комроты.
— Обычного. Мы с рядовым Дорошевым взяли в тяжелой, изнурительной схватке, — не без гордости объяснил ситуацию Иннокентий.
— Да кто сейчас вам скажет, куда деть? Тактики вы японские! Когда брали, о чем думали? Может, ты, Бойцов, немецкий знаешь? — озаботился перспективой допроса командир роты.
— Никак нет, — ответил Иннокентий.
Командир с полминуты молчал. Должно быть, пребывал в раздумье.
— Держите фрица пока при себе. Побежит — пристрелите его. Забот меньше, — вздохнув, произнес Евстафьев. — И что вы со своим командиром взвода про пленных не советуетесь? Где он?
— Не видели еще после боя, — пожал плечами Григорий. — Дальше где-то, коли живой остался.
В темноте полыхнул огонек самокрутки, высвечивая рыжие усы Евстафьева:
— Зачем брать товар, если он неходовой? — наверно, комроты пожимал в этот миг плечами, спрашивая, скорее, себя самого. Оценивал результаты схватки по своим особым меркам. До войны Евстафьев работал заведующим магазином и знал толк в прибылях и убытках. На роту был поставлен после того, как убили двух предшественников. Командир полка посчитал, что торгаш с семью классами образования с должностью справится. Так и получился военачальник с навыками продавца. — Ладно, приведите свою часть окопа в порядок. Трупы вражин — за бруствер, пусть там фрицев по светлому времени отпугивают нетоварным видом. Пошел я.
Вскоре в отдалении раздался крик командира роты:
— Вы что, с ума посходили? И тут пленным обзавелись! Я же русским языком объяснил: берем только продукцию спроса! Что значит какую? Спирт, печенье. На кой мне твой ганс сдался? Ну, меняй его на галеты. Стоять! Я же не в прямом смысле…
Григорий с Иннокентием расхохотались. Пленный помалкивал. Понимал, наверно, что его судьба зависела от настроения русских. Пока те смеялись, намерений расстрелять «ганса» у русских было меньше.
Иннокентий затянул вполголоса любимые слова песни: «Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней…»
— На, фриц, глотни, — Григорий поднес к лицу пленного фляжку. — Небось, шумит в голове от моего гостеприимства? Господи Иисусе, и кто вас сюда звал?..
Приближавшуюся зимнюю пору сорок первого — сорок второго годов люди ждали с тревогой, война забрала из хозяйств почти всех работников. Случались и прежде тяготы: неурожаи, на скотину нападали болезни, — но сообща справлялись, да и власти проявляли заботу. Но так сразу опустевшие избы, тишину на тракторной станции и в клетях конюшни, молчание наковальни в кузнице, отсутствие привычных переливов гармошки погожими осенними вечерами, — что-то подобное припоминали лишь пожилые сельчане, рассуждая о времени империалистической и гражданской войн. «В девятьсот четырнадцатом у нас сразу поубавилось в запасах мяса, муки, а в амбарах — фуража. И лошадей с подворий реквизировали. Думал, сроду такое не повторится», — вздыхал седой дед, сторож из колхоза «Свет Ильича».