— А, товарищ Любимов, прибыли?
— Так точно, товарищ Сталин, прибыл.
— Проходите, товарищ Любимов, — Иосиф Виссарионович пригласил меня в просторную комнату слева от прихожей, — поможете разобраться в некоторых вопросах.
У дальнего края стола вождь остановился, достал из кожаного портфеля увесистую картонную папку, положил её на стол и сел. Что там было написано, я от входа не видел, стоя и не слыша приглашения присаживаться.
— Товарищ Любимов, как вы объясните, что последним распоряжением безвременно ушедшего из жизни наркома Ежова был приказ о вашем аресте? — совсем не любезно, а довольно-таки резко, в лоб, спросил Иосиф Виссарионович. Заранее для себя решив, что, применительно к текущему времени, буду говорить только правду, а о будущем на время просто забуду, я ответил.
— Легко, товарищ Сталин, — и рассказал ему всю шпионскую историю с Энглером, Анной, заговором военных и им сочувствующих, закончив историю следующими словами. — Уж так получилось, что Анна Мессер, урождённая Лапшина, мой "контакт" и фактически я являюсь её непосредственным начальником. Ходатайствую о присвоении ей, за добычу важной информации имеющей огромное значение, звания Героя Союза ССР. Если б не Аня, мы бы с вами сейчас не разговаривали, а может, и вообще уже ни с кем не разговаривали бы.
— Вот как? Заводите себе любовниц за границей из классово чуждых элементов, да ещё и ходатайствуете о присвоении ей звания Героя? Что ми с вами делать будем, товарищ Любимов?
— Завидовать будете, товарищ Сталин!
Вождь усмехнулся, но шутливого тона не принял, резко сменив тему и жёстко спросив.
— Почему, по прибытии из Австрии, не доложили о случившемся?
— Я не доверяю, вернее не доверял Ежову, как оказалось совсем не зря!
— Допустим, но почему вы скрыли эту жизненно важную информацию от партии!?
— Это не так. Флагман флота первого ранга Кожанов — член ВКП(б).
— Не юлите! Вы прекрасно понимаете, о чём я вас спрашиваю! Почему не доложили в ЦК?
— Я лейтенант и не имею права прямого доклада в ЦК! — разговор уже с обоих сторон пошёл на повышенных тонах. — К тому же, я не уверен во всех членах ЦК! И потом, кому ЦК поручило бы проверить поступившую информацию? Ведь у меня не было железных доказательств! Расписки легко могли просто объявить фальшивкой, а меня элементарно устранить! Именно поэтому я направил информацию, от которой зависит судьба всех нас, всего СССР, человеку, которому я, слышите, я, абсолютно доверяю! Иначе я поступить просто не мог!
— Значит, по вашему, ЦК не достойно доверия, а товарищ Кожанов достоин? Почему же?!
— Наркома Кожанова я знаю лично, как честного человека, заботящегося о своих подчинённых и имеющего у них непререкаемый авторитет! К тому же, РККФ, в силу своей специфики, не способен устроить военный переворот в СССР, ни в мирное время, ни в ходе войны! От такого переворота Кожанов только потерял бы! Причём всё!
Сталин вдруг стал совершенно спокойным, даже, можно сказать флегматичным, достал курительный прибор и начал набивать трубку, как бы между делом, бросив.
— Ладно, проверю я эту вашу историю потом, а сейчас, наконец, перейдём к тем вопросам, которые я хотел вам задать.
— Вы что же, не знали? Кожанов вам не доложил, откуда сведения?
— Да, от вас, товарищ Любимов, сегодня в первый раз услышал, — подтвердил мою догадку вождь, а я мысленно выругал себя, поняв, как нечаянно подставил наркома ВМФ.
Выпустив клуб ароматного дыма, отчего мне самому нестерпимо захотелось курить, Сталин решил ввести меня немного в курс дела. Причём в самом прямом смысле.
— Эта папка — дело номер, неважно какой, заведённое на вас в НКВД. Именно этому делу приказал дать ход Ежов перед смертью. Поэтому оно сейчас у меня. Интересно мне понять, чем вы так насолили наркому Ежову, конечно, кроме того, что вы только что рассказали.
— Чем бы я ему там не насолил, этим можно только гордиться. Ежов — подонок и предатель. И вы это не хуже меня знаете!
— Это знает ограниченный круг товарищей. И я бы не советовал вам вслух говорить об этом где попало! — отрезал Сталин. — К тому же, подонком и предателем Ежов стал недавно, а завёл дело будучи наркомом внудел.