Загребущих рук
Сторожит покой древних гор.
Мы от жадных глаз,
Загребущих рук
Сторожим покой древних гор.
- Вот! Правильно! От загребущих рук беречь надо! - пропустив слова про установку "Град", решительно, а главное, громко поддержал меня в главном Седых.
- Эй, вы там! А ну замолчали! - не злобно, для порядка, посмотрев через "глазок", обозначил своё присутствие надзиратель.
- Слушай, командир, а что нам терять? Отсюда замечательный вид на тот свет открывается, хоть экскурсии проводи. Конечно, если не повезёт и сразу не шлёпнут, тогда четверть века лагерей. Больше вариантов выхода отсюда нет. Оно нам надо? Чего ради всё это терпеть? Мы что, встретившись, даже спеть не можем от души? А ну, давай, помогай! А придут порядки свои наводить, так я им живым сдаваться не собираюсь. Смысла нет никакого, - я говорил не приглушая голоса, чтоб за дверью было слышно, а потом бодро запел песню Николая Емелина "Егорыч старшина". Она почему-то показалась наиболее уместной, видимо, организму нужен был "тонизирующий" эффект. Седых, послушав куплет, тоже приободрился, повеселел и помог мне с припевом.
Егорыч старшина как видно не женат, к сорока готов ко всему готов.
Егорыч старшина как видно не женат, к сорока готов ко всему готов.
- Эй, кому сказал! Заткнулись живо! Или здоровья вагон?! - уже весьма и весьма сердито подал голос надзиратель.
- Да пошёл ты! - коротко, весело, без адреса, чтобы не отвлекаться от песни, отозвался я.
- Ну, контрики, сами напросились! - в коридоре раздалось буханье сапог бегущего человека.
Справа горы, слева речка, деревенька за спиной,
Сузилось кольцо в колечко, может быть последний бой.
Грохот шагов в обратном направлении был гораздо более дробным, к нам спешило явно больше двух человек. А и плевать. Камера узкая, а дверь тем более.
Жаль патронов маловато и подмоги не хрен ждать,
Зазвенели ключи в замке. Ну сейчас начнётся!
Старшина сказал ребята некуда нам отступать!
Дверь распахнулась и здоровенный мужик огромного роста, видимо, надеясь на свою силу и габариты, нагнув голову, попытался ворваться внутрь, сыграть роль тарана. Жалеть его здоровье мне было вовсе ни к чему, поэтому я его просто "порубил" ударом ногой в колено. Сломал или нет - не знаю, но туша с воплем рухнула при входе, помешав остальным. Второй герой воспользовался паузой пока я восстанавливал стойку и сумел таки впрыгнуть в помещение, отвоёвывая плацдарм. Однако, это и всё, что он успел сделать. Не дожидаясь, пока противник поймает равновесие, я пошёл вперёд и нанёс серию ударов руками в голову и по корпусу. Пробить защиту не вышло, но "каратель" отступая назад, споткнулся об своего товарища и полетел спиной вперёд в дверной проём, получив вдогонку ногой в живот для ускорения.
При входе и в нём самом теперь возились уже двое, выполняя роль баррикады и в ближайшие секунды нападение на меня было невозможно. А вот Седых был в трудном положении. Его спарринг-партнёр влетел в камеру третьим, пока я был занят. И, поскольку по центру валялся гигант, он не мог помочь товарищу со мной, зато прямо перед ним был мой бывший командир. Когда я освободился, Апполинарий, обхватив надзирателя, просто пытался прижать его в угол, чтобы тот не мог бить. Противник же его, из неудобного положения, но наносил чуствительные для уже подорванного здоровья пограничника удары. Спасая командира, я, схватив, потянул их обоих на центр и они, споткнувшись, завалились на всё того же несчастного "первопроходца", по которому я ещё и потоптался ногами.
Пока я вытягивал назад командира, в исступлении не хотевшего отпускать тюремщика, в коридоре оценили обстановку и раздалась команда:
- Назад!
Драка закончилась. Не видя стоящих на ногах противников, я оттащил Седых к лавке, а тюремщики споро "эвакуировали" своих и закрыли дверь.
- Ты как? - спросил я командира.
- Нормально, нормально, - тяжело дыша, два раза повторил он, - ещё повоюем.
- Тогда будем ждать второго раунда, - согласился я. В ответ Седых только согласно кивнул.
Откровенно говоря, в тот момент я был разочарован. Ну, что это такое? Никаких следов побоев на мне нет, чтоб у Лаврентия Павловича вид был побледнее, когда меня выпускать будут. В том, что суета в связи с моим арестом уже поднялась, я почти не сомневался. Оглядываясь назад, подумал, что подобную ситуацию я даже где-то предвидел, предупредив Полину, что собираюсь на приём к наркому внутренних дел. Да и без того, если Кожанов и вправду подслушивает чекистов, то в наркомате РККФ сейчас аврал. Это же надо понимать, что если кого-то взяли, все связи отрабатываются. А связи у меня, наверное, уже всем известно какие. С другой стороны, я до сих пор не верил, что Берия решился на меня посягнуть. Бог с ним, с линкором "Фрунзе", КБ работает и результат даст, даже без меня. Этим пренебречь можно. А вот Любимов-старший, Кожанов и, особенно, Киров - другое дело.
Пока я рассуждал о делах своих скорбных, вновь нарисовались посетители. Комендатуре Лубянки надо ставить "пять" за изобретательность, хотя, может этот вариант у них был уже отработан. Едва дверь распахнулась, внутрь камеры ударила жёсткая, ледяная струя воды из брандспойта, легко сбивавшая человека с ног. Нечего и говорить, что на этот раз наша попытка защитить вход провалилась. Да и просто ближний бой превратился в возню на мокром полу под кучей брыкающихся, душащих и норовивших выкрутить руки надзирателей. На сей раз, удача была на стороне "больших батальонов", не преминувших физически выместить на побеждённых горечь первого поражения. Но, без садизма, а для вразумления на будущее. После чего меня отделили от командира и поместили, связанного, в холодный карцер метр двадцать на метр двадцать. Хорошо, что потолок располагался там, где и должен был быть, стоять можно было в полный рост.
Эпизод 9.
Господи, как же холодно! Мокрая одежда облепила тело и скидывать её нет никакого смысла. Голышом ещё холоднее будет. Хорошо, что вода, стекая на путы, размочила узлы и я смог освободить руки. Можно помахать немного для разогрева. А ещё от холода хочется по малой нужде. Уже давно и сильно. Приходится терпеть. Не в угол же облегчаться, а потом в этой луже стоять? Сколько я уже здесь? Может двадцать минут, а может и полтора часа уже. Темнота искажает восприятие времени. Просить, чтобы вывели, бесполезно. И стучал и кричал и ругался, игнорируют полностью.
Звякнули ключи, дверь пошла в сторону и сквозь открывающийся проём хлынул нестерпимо яркий свет от которого я попытался защититься рукой, подняв ладонь выше глаз.
- Развязался, - тревожно прошептал "ключник" в сторону и, повысив голос, предупредил. - Не дури! Оправляться и переодеваться пойдём! Руки за спину! На выход! Лицом к стене.
Дурить сейчас я даже и не думал, очень уж в туалет хотелось, да и переодеться было бы не плохо, а то уже с носа течёт в два ручья. Но выполнял команды не спеша, давая глазам привыкнуть к электрическому свету. Выходя, бросил взгляд по сторонам и убедился, что в коридоре, отрезая любые пути побега, стоят ещё двое. Причём одного из них я узнал!
- Привет Слав! Или теперь "гражданин Панкратов" к тебе надо обращаться? - не дожидаясь ответа, видя растерянность чекиста, я продолжил. - Седых, кстати, тоже здесь. Недавно с ним в одной камере сидел. Помнишь такого?
- Семён! - много позже отозвался мой бывший телохранитель. - Вот значит что за зверь такой, который Захлюстина покалечил! Бузить не советую! Ты меня знаешь, но и я тебя знаю! К тому же, нас здесь двое таких. Специально ради тебя вызвали из опергруппы особого назначения. Обрати внимание, чтобы доставить в целости и сохранности куда надо.
- А надо-то куда? - живо поинтересовался я.
- Разговорчики! Налево! Пошёл! - вмешался надзиратель и мы начали движение.
- Там узнаешь, - всё же буркнул на ходу Слава.
Спустя пару минут я уже философствовал на тему, как мало человеку нужно для счастья, а потом, меня не только переодели в сухое, причём, моего размера и с уже пришитыми знаками различия, но и переобули в новые сапоги. А вот затем меня попытались побрить. Понятно, что реакция моя была самая бурная. Дать зарезать себя опасной бритвой за здорово живёшь я не собирался. Скажут потом - самоубийство под тяжестью вины и привет. Моё предложение побриться самостоятельно встретило, как ни странно, точно такое же возражение. Слава, а именно он был старшим "эскорта", ссылаясь на приказ, категорически отказывался давать мне в руки хоть что-то острое, чтобы я не мог нанести себе вред.