Ведь с бомбардировщиками в ВВС КА складывалась та же картина, что и с истребителями. Массовые машины смешанной конструкции с бензомоторами составляли основу, которая подкреплялась более дорогими самолётами. С появлением новейшего ТБ-7, из которого впоследствии, урезав дальность, можно было бы получить что-то подобное Ту-2, с трудом освоенное серийное производство СБ в Москве решили не ломать, а выпускать "семёрку" в Воронеже, подвинув авиаконструктора Калинина с его уже устаревшими гигантами. В то же время, новейшие тяжёлые пикировщики постепенно должны были забрать весь запас дизелей Микулина, оставив СБ только в сухопутном варианте, с бензомоторами М-100. Флот это нисколько не смущало, ведь это был не отказ от СБ-М, а переход на новый уровень. Оснащение базовой авиации машинами, которые могли нести на короткую дистанцию (впрочем, позволявшую перекрыть из Крыма всё Чёрное море) и сбросить в пикировании сверхтяжёлые бомбы до трёх тонн или сразу две торпеды, было морякам только на руку.
Перевооружение новейшими одномоторными ударными самолётами, которые должны были прийти на замену окончательно устаревшим Р-5, должно было проходить в той же логике, но здесь были свои нюансы. Конкурс "Иванов" был объявлен, но в нём сразу запрашивался не один универсальный самолёт, а несколько специализированных, поскольку было сразу понятно, что унифицировать столь разные машины невозможно. Поэтому и победителей было несколько. Так, например, "Иванов" Сухого, с дизелем Чаромского и цельнометаллической конструкцией, запускался в серию на заводе N156 как палубный пикировщик, а цельнодеревянный "Иванов" Немана с М-62, который теоретически могла выпускать даже мебельная фабрика, был фаворитом в качестве сухопутного пикировщика. Требования к штурмовику, выработанные на основе испанского опыта применения Р-5, включали в себя бронирование и мощное стрелковое вооружение, в том числе, для поражения бронетехники, поэтому работы по нему, стартовавшие на основе АМ-37, с появлением АМ-38, пришлось начинать заново. А вот с разведчиком-корректировщиком вопрос в 37-м году решился за пару месяцев. Операция "Кукушка", в ходе которой пришлось добыть снимки объектов на японской территории, заставила взглянуть на технику по-иному. Стало совершенно ясно, что фотограф и наблюдатель — две совершенно разных специальности. Поэтому для выполнения первой задачи стали приспосабливать СБ, а корректировщик, получивший за свой внешний вид название "Стрекоза", Яковлев построил за пару месяцев, переработав конструкцию старого доброго АИР-5. Новый разведчик, построенный по схеме "парасоль", нёс вместо одного АЧ-130 в носу два мотора АЧ-100-2 по 175 лошадиных сил в передней кромке крыла, зато экипаж из трёх человек, получил замечательный обзор из полностью остеклённой со всех сторон кабины. К тому же, отличные взлётно-посадочные характеристики машины позволяли базироваться ближе к обслуживаемой артиллерии.
Что касается "царицы полей" пехоты, то ситуация с оружием была удовлетворительной, но не более. Перевооружение на самозарядки сдерживалось мощностями патронных заводов, но это был только вопрос времени. Мой пулемёт ПЛ, несмотря на доработки, войсковые испытания в морской пехоте не прошёл. Оказалось, что он, даже ещё в большей степени, даже после всех улучшений, в частности, двухпозиционной мушки для двух пар сострелянных стволов, страдал болезнью "эталонной" "светки". Даже очень грамотный боец часто забывал эту мушку переставлять при замене пар стволов. То же самое касалось вопроса, где патрон и какой ствол заряжен. В суматохе боя, пусть учебного, правильно провести все операции по перезаряжанию получалось едва ли в половине случаев, что вело к тому, что в ответственный момент пулемёт просто не мог открыть огонь. Морпехи ПЛ костерили на чём свет стоит, но, что удивительно, избавляться от них не спешили. Металлическая лента и механизм её подачи показали себя исключительно хорошо, работая без задержек, без помощи и контроля второго номера расчёта, что обязательно было для "Максимов". Получив осенью отчёт, я, пользуясь своим положением, с разрешения Берии обратился прямо к Сталину. Это стало последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду. Кулика, исправно отбивавшегося раньше от голосов, требующих отказаться от матерчатых лент, дожали. В конце 1937 года объявили новый конкурс на пулемёт, который, по примеру МГ-34 и ПЛ, мог использоваться как тяжёлый ручной для вооружения рот, станковый и монтироваться на технику. Посмотрим, что он даст, задел в СССР по этому виду оружия за последнее время огромный.
Если с ПЛ меня постигла неудача, то в вопросе противотанкового вооружения был определённый успех. Курчевский не смог добиться ещё стабильных попаданий в танк отстреливаемым на безопасное расстояние "ударным ядром", зато простая фугасная граната, снаряжённая полутора килограммами пластичной взрывчатки, летела на 100–150 метров и точно попадала в цель. Правда, сам гранатомёт, из-за особенностей восприятия ГАУ, пришлось сделать на манер фаустпатрона одноразовым. Ведь он проигрывал ПТР во всём, кроме веса. Зато если сравнивать его с опытными образцами противотанковых гранат, которые надо было метать рукой, преимущества были несомненны. Поэтому РПГ-37, ручную противотанковую гранату, приняли на вооружение как нештатное, дополнительное оружие, которым мог быть оснащён любой боец.
За технику можно было быть спокойным, мы здесь, если и не впереди планеты всей, то уж точно не среди отстающих. Даже тактическая радиосвязь, прошедшая через "экзамен правительственных лимузинов", внушала оптимизм. Озабоченность вызывала ситуация в армии в целом. Стрессовая терапия, применённая к РККА, дала результат, боеспособность существующих дивизий удалось повысить, кое-где весьма значительно. Некоторые соединения по итогам проверок стали мало менять командный состав, создав крепкие слаженные коллективы. Регулярные "экзамены" придирчивых проверяющих отбили всякое желание не выполнять приказы наркома обороны.
Вместе с тем, недовольство системой переподготовки "отстающих" росло. Особенно много критиков, как и следовало ожидать, концентрировалось именно на "штрафных" курсах. Сейчас, в данный конкретный момент, большой беды в этом не было, ведь в подчинении у потенциальных мятежников не имелось войск. Но ситуация радикально менялась в случае мобилизации.
Всё ещё усугублялось тем, что внутри страны, в связи с широким обсуждением перехода на курс "концентрации социализма", начались брожения. После первых восторгов и криков "даёшь", поползли шепотки, мол, большевики мужиков губят, чтоб землю немцам отдать. И подобные настроения в обывательской среде находили всё больше поддержки. Мне, наедине с собой, пришлось признать, что продвинув социалистическую теорию, я одновременно дал нашим противникам мощное оружие борьбы. Как всегда вражеская пропаганда имела своей почвой низменные инстинкты вроде элементарной жадности, только прикрытые ярко сияющими благородными мотивами, такими как патриотизм. И из-за этого сияния трудно было разглядеть самую суть.
Под ударом оказались практически все, от членов ЦК до последней домохозяйки. Единая до того "новая оппозиция", на которую я опирался, продираясь в высшие эшелоны власти, бурлила и никак не могла определиться с будущим. Открыто, конечно, никто не выступал, но и поддерживали Любимова вяло, а то и вообще отмалчивались. А что будет, когда этих людей призовут в армию, да под начало недовольных отношением к ним властей командиров?
Всё это было видно не только мне, ВКП(б) вела в армии и стране в целом интенсивную политическую работу, но результаты её были пока не блестящи. Да и как могло быть иначе, если ниточки от арестованных по статье 58/10 тянулись и в райкомы, и в райисполкомы, на областной уровень и всё выше и выше. НКВД под руководством Берии в общем контролировал ситуацию, исправно изолируя наиболее ретивых, но беда была в том, что было их много. Поток в лагеря во второй половине 37-го года резко возрос и среди ЗК снова появились самые разные люди, от бывших командиров РККА до зелёных студентов, погоревшие на "политике".