Массовые посадки с выдергиванием из трудовых коллективов значительного количества людей, обходились недешево советской экономике, упали темпы роста, что восстановило Госплан и хозяйственные наркоматы против НКВД. Шесть месяцев — слишком малый срок, чтобы «болтуны» могли быть востребованы в структуре моего отдела, да и в ГуЛаге не могли такую массу «короткосидящего» народа перемещать в направлении всесоюзных строек и обратно. Слишком накладно выходило и давало большую нагрузку на транспорт. Верховный Совет ввел «предварительную» поправку об отсрочке исполнения приговора. Временно наступило облегчение. Суды работали не покладая рук, но люди возвращались домой до весны, когда их можно было бы содержать хоть в палатках и найти подходящее занятие. Вздохнуло свободнее хозяйство, во-первых потому, что за выдающиеся достижения человеку приговор можно было и вовсе отменить, а во-вторых отсрочка давала время, чтобы найти в коллектив замену. Нашел свои выгоды и НКВД. Срок небольшой, проще тихо отсидеть, чем пытаться снова агитировать или сбежать, усугубляя свою вину. Если ты, конечно, просто болтун, а не непримиримый враг советской власти! Так рассуждали в моем наркомате и не без оснований. В общем, принцип простой — дать врагу проявить себя, а потом покарать без скидок и по всей строгости. Статьи о таких пойманных или уличенных повторно «рецидивистах», с приговорами на много лет за участие в антисоветской организации и побег, печатали на первых полосах газет, в назидание.
Неудивительно, что Лаврентию Павловичу, которым недовольны были все, и простой народ, за то, что чекисты не слишком-то разбирались в деталях, и Совнарком, за то, что НКВД изымал кадры и срывал планы, и ЦК партии, за то, что заткнуть всех говорунов полностью, несмотря на все усилия, не получалось, нужен был успех. Причем успех громкий, такой, о котором можно было заявить во весь голос. И это не могло быть раскрытием какого-либо масштабного заговора, поскольку, во-первых, арестов и так хватало, а во-вторых, даже если нарушить принцип «Сила в правде» и перегнуть палку, давление на высоких партийных функционеров второго и третьего ранга, большинство из которых идею «концентрации» или не разделяли, или пока принимали с трудом, могло совсем их оттолкнуть от сталинской команды и вот тогда заговор уже мог стать суровой реальностью. Да и потом, если всех посадить и охранять, то кто тогда будет работать? Успехи во внешней разведке, какими бы великими они ни были, нельзя оглашать. Оставался только мой отдел, но все портила исключительно оборонная тематика. Ну не бомбами и ДОТами же хвалиться, в конце-то концов? Намекнув на малый двигатель, Берия сделал попытку подтолкнуть меня в нужном направлении, но я это дело провалил. И вот теперь нарком, у которого и так забот полно, приказал мне решить проблему самому.
Что я ему мог предложить? Текучка отпадала сразу, лично прилагал усилия, чтобы на мои работы ставили гриф «секретно». К тому же, на что ни взгляни, на всесоюзный масштаб не тянет. Может, забабахать атомный проект, хоть и познания мои в этой области самые смутные? Тоже не подходит. Долго и дорого. К тому же, в одну из ленинградских командировок я пытался навестить Курчатова и предложить ему свое содействие в продвижении атомной темы, но оказалось, что Игорь Васильевич уже больше года, как арестован. Причем я об этом, не смотря на то, что ко мне стекались сведения обо всех ЗК специалистах, ни сном, ни духом. Из этого можно было сделать единственный вывод — работа идет. По этой причине я больше не пытался интересоваться, но Берия, которому видимо доложили о моем интересе, намекнул мне, чтобы я не лез и слово «атом» вообще забыл.