Я достал из планшета кипу «протезов памяти», записок, которые делал от руки и стал перечислять абсолютно необходимые с моей точки зрения мероприятия, которые СССР должен был провести, чтобы подготовиться к предстоящей войне. Не смотря на уже сделанное мне замечание, я выходил далеко за рамки забот об исправности имеющихся в округе машин, хоть и упирал именно на технику. К примеру, в РККА отсутствуют мостоукладчики, а трёхметровые контрэскарпы, которые приготовили нам финны, преодолевать как то надо. Понятно, что создать полноценную инженерную машину, тем более, в достаточных количествах, за месяц-полтора невозможно. Зато можно на линейные Т-28 навесить одноразовые штурмовые мосты, которые танки смогут только сбрасывать на препятствие. Проблема в дополнительном весе в восемь-десять тонн, который штатная подвеска машины, «в юности» машины несущая общий вес тонн в двадцать пять, а сейчас уже таскавшая все тридцать две, заведомо не выдержит. Выход есть — приварить прямо к днищу торсионные узлы 40-50-тонных КВ. Но это значит, что завод имени Ворошилова сорвёт план по выпуску новых тяжёлых танков. При всём трепетном отношении к планам в СССР, обсудив вопрос, на это пошли, рассудив, что шести танковых бригад прорыва, имеющих в своём составе 900 КВ и КВ-2, четыре из которых имеют свежий боевой опыт, РККА пока хватит, а формирование новых можно отложить до 40-го года.
Мою стратегию «бульдозерного наступления» через дикие места без дорог и населённых пунктов, в целом, поддержали, но привлекать для этого все карьерные трактора, имеющиеся в Карелии и Мурманской области на шести разрабатываемых месторождениях, восемь штук, плюс те четыре, что стоят на Кировском заводе, не стали. Посчитали, что двух резервных бульдозеров и четвёрки новых хватит, а в случае поломок машин на ГОКах, их простой будет компенсирован за счёт накопленных госрезервов. Шесть путепрокладчиков, которые ещё предстояло забронировать за счёт моряков, распределили попарно, причём Карперешейку досталось всего два так как там будет действовать полк из трёх 250-тонных танков типа «Маркс». Прошло и моё предложение о дополнительной тракторной мобилизации на зимний период с тем, чтобы полностью заменить гужевую арттягу и обозы в действующей армии. Кроме этого, для подвижных лыжных подразделений и частей, со всей страны собирались мотонарты, а также, впервые, проводилась мобилизация северных оленей и их погонщиков.
Особое место в моих запросах было отведено артиллерии. В ЛенВО не было орудий мощнее 203-мм гаубицы М-40, да и тех далеко не полный комплект. Направить на Карперешеек всю артиллерию РГК большой и особой мощности — само собой. Упираться рогами пришлось в вопросе прикомандирования в действующую армию взятых с пассивных направлений отдельных дивизионов и полков, вооружённых системами от 152-х миллиметров и выше. В конце концов так ничего и не решили, оставив этот вопрос на усмотрение НКО. Другое дело, что для быстрого взлома финских УРов нужны были калибры от 280 миллиметров и выше. И чем выше — тем лучше. Между тем, в РККА имелось не более сотни таких орудий. Причём 34 двенадцатидюймовые гаубицы 15-го года были полустационарными и могли перевозиться только по железной дороге. Гаубицы Бр-18, из-за того, что их решили перевести на картузное заряжание, до сих пор не были приняты на вооружение, да и лафет Дыренкова испытаний не выдержал. Я позволил себе высказаться нелицеприятно в отношении ГАУ, но этим делу не поможешь. Поправить ситуацию можно было, спроектировав для гаубиц 15-го года гусеничный нижний станок по типу Б-4 вместо стационарного основания. Масса этой системы в сборе — 65 тонн, следовательно, разобранную на части её могут таскать «Ворошиловцы», не говоря уж о тракторах ЧТЗ. Сталин пообещал, что поручит это дело заводу «Баррикады» и моряки уж было выдохнули, подумав, что закреплённым за ними заводам ничего не грозит, но не тут то было. На складах ЛенВО валялось немало тяжёлых стволов времён царизма, которые именно из-за их тяжести до сих пор не сдали в металлолом. Особенно меня интересовали два 35-калибеных 343-миллиметровых, которые до 24-го года стояли на кинжальной батарее одного из кронштадских фортов. Ну и что, что устаревшая цапфенная конструкция и весят они по 85 тонн каждый? Зато практически не расстреляны, а чтобы таскать артсистему, которая на 150 тонн может потянуть, у нас есть карьерные бульдозеры. Плевать, что по мостам не пройдут, до Выборга крупных рек нет, вброд переберутся. Зато для этих пушек имеется четыре сотни 600 килограммовых снарядов, стальных бронебойных, одного попадания которого в ДОТ за глаза хватит, и чугунных фугасных в соотношении 1/3. Моряки, поняв, что я целюсь на «Большевик», упёрлись, но Шапошников умудрился вовремя пошутить о «Царь-пушках», обыграв дореволюционное происхождение стволов и это, кажется, решило дело в пользу начала работ. Сталин согласился попробовать в ущерб морским программам вооружений с условием, что если к штурму УРов орудия не успеют, отвечать за это буду я. Материально. Раз такое дело, то и мелочиться не стоит, всё равно, в случае неуспеха, пропадать. Попросил добавить в эту же кучу и все 24 годных ствола 20-калиберных 11-дюймовых пушек образца 1877 года, чтобы, на старости лет, изобразить из них гаубицы, стреляющие снарядами от мортир Шнейдера.
Идя от большого к малому я добрался до стрелкового оружия и добился разрешения вооружить лыжников, которым крайне важно иметь огневое превосходство над противником, новейшими 6,5-миллиметровыми автоматами и ручными пулемётами. В крайнем случае — системой Фёдорова. А в стрелковых взводах ввести должность гранатомётчика, штатно вооружённого обрезом с надетой на ствол мортиркой для отстрела «банок», гранат РГО и их дымовых и зажигательных модификаций, а также кошек-резаков для разминирования полей с взрывателями натяжного типа. В Польше мне по должности приходилось видеть немало испорченных «маузеров» и прочей иностранщины с погнутыми стволами. Их то я и хотел использовать, чтобы предупредить недоразумения с заряжанием боевыми, а не холостыми патронами. В эту же копилку пошли и особые выстрелы для миномётов из уголков с прорезями. Правда предназначались они уже для дистанционного проделывания проходов в проволочных заграждениях.
— Товарищ Ворошилов, товарищ Любимов наметил себе такой фронт работ, что, наверное, придётся оставить его в Ленинграде, — сказал Сталин, когда я окончательно выдохся. — Как вы считаете?
— Пусть остаётся, если командарм Рокоссовский не возражает. С Мерецковым из-за своей недисциплинированности дивинженер Любимов всё равно уже отношения испортил, — развёл руками маршал.
— А вы что скажете, товарищ Рокоссовский?
— Фронтовое управление укомплектовано и у меня уже есть начальник инженерно-технической службы, — явно насторожившись, уклончиво ответил Константин Константинович.
— Товарищу Любимову из Петрозаводска будет трудно контролировать военные приготовления на ленинградских заводах, за которые он уже взял на себя личную ответственность, не зная, что управление Ленинградского военного округа преобразуется в управление Карельского фронта и переезжает. Ставить товарища Любимова в заведомо невыгодные условия будет с нашей стороны нечестно, — как бы рассуждая сам с собой, встав со своего места и пройдясь по кабинету, сказал Сталин. — Пусть остаётся в Ленинграде со своими подчинёнными. А вашу, товарищ Рокоссовский, инженерно-техническую службу, вы уступите товарищу Мерецкову, — вынес он своё окончательное решение.
Командарму ничего не оставалось, кроме как смириться, хотя по моим наблюдениям за ним, он был от такой перспективы не в восторге, хоть и старался этого не показывать. На этом совещание закончилось и Предсовнаркома отпустил всех, кроме меня и Кирова, попросив Рокоссовского задержаться до моего выхода в приёмной. Не зная о чём пойдёт речь, я напрягся. Да, у меня с самого начала были опасения, что наша размолвка с Иосифом Виссарионовичем помешает общему делу, но в ходе совещания, когда любые мои заявления принимались к рассмотрению и вся атмосфера в целом была исключительно, как сказали бы в «эталонном мире», деловой, без эмоций, амбиций и прочих помех, я успокоился. А теперь видно настало время расставлять точки над «зю».