Еще большее впечатление произвела даже не толпа, а море народа, уже пришедшего на сбор, несмотря на ранний час. И это были далеко не все! В горвоенкомате, чтобы избежать неразберихи, разнесли время отправки с шести до четырнадцати часов. Пока что здесь были только жители ближайших окрестностей, а призванные из других районов города Москвы должны были подойти позже. 5-й танковый корпус комплектовался потенциально лучшим личным составом, цветом пролетариата столицы СССР, выпускниками московских ВУЗов и техникумов, в званиях капитанов и лейтенантов соответственно. Бойцы и младшие командиры все имели за плечами срочную службу в РККА, а вот от лейтенанта и выше, в основном, кроме произведенных в следующее звание при увольнении старшин, только военные сборы во время учебы. Майоров же, полковников и им равных, за исключением медиков, не было вовсе. Один я здесь такой красивый в комбриговском ранге.
Несмотря на всю неразбериху вчерашнего дня, сегодня машина мобилизации работала четко. У больших плакатов, на которых вывешивались номера маршевых рот, собирались будущие бойцы и командиры, разбивались по подразделениям и уже строем шли получать свои машины. Сто восемьдесят человек и шесть грузовиков на роту при капитане и трех лейтенантах. После этого отгоняли грузовики к причалу, где стояла баржа с лесом и самостоятельно оборудовали транспорт лавками. Роты по пять сводились в колонны, которым придавались по два БА-11, головной и замыкающий. Конечно, это делалось не для охраны, а для связи и управления, благо в Москве не имелось недостатка в людях, способных разобраться в радиостанциях разведывательных машин. Е сли бы в колонне поломалась бы машина, или пробила колесо, или остановилась бы по иным причинам, замыкающий броневик по радио сообщил бы командиру об этом и тот остановил бы всю колонну для помощи. Таким образом, весь остальной эшелон мог двигаться независимо, а невезучие одиночки не бросались на трассе.
Вот тут, увильнув под предлогом занятости важным делом с митинга, который организовали деятели московского горкома, находился и я. Назначить из «резерва капитанов» командира колонны и заместителя, назначить частоты связи и позывные, проинструктировать о порядке совершения марша, сказать ободряющее напутственное слово и отправить без карт в лагеря под Борисовым. Где этот город находится, я знал довольно приблизительно, пальцем в карту ткнуть мог, но вот уверенно сказать, как туда сейчас проехать — увы. Ничего, язык и дорожные указатели доведут. Все-таки не глухие места, а ВАД, военно-автомобильная дорога Москва-Минск.
И вот так по кругу, с интервалом в пятнадцать минут. И что удивительно — не приедалось! И через два, и через три-четыре часа, и под самый конец я все так же бойко командовал, не чувствуя усталости. Как мы не старались, но до отведенных по плану 15 часов мы не уложились. Последние машины ушли уже в пятом часу вечера. Всего сегодня мной было отправлено тридцать пять колонн и чуть меньше тридцати тысяч человек.
Под самый конец, когда митинговать было уже некому, всех, кроме медиков, проводили, массовики-затейники подтянулись ко мне.
— Здравствуй, Семен Петрович, — еще издалека, привлекая мое внимание, крикнул директор ЗИЛа Рожков.
— Здравия желаю, товариш майор, — уже ближе, за четыре шага, козырнул полковой комиссар весьма коренастого и бравого вида, за которым шли другие командиры и политработники.
— Бригинженер, товарищ военком, — поправил я его. — Здравия желаю. Что, всех отправили? Только медики остались?
На широком лице комиссара просто расцвела заразительная улыбка.
— Обознались, товарищ бригинженер! Я с вами еду в 15-ю танковую дивизию, а военком вот! — подтолкнул от вперед скромно стоящего за его плечом ровесника по званию, но не дал ему вставить даже слова. — Все, товарищи, труба зовет, по машинам! — я не успел и вякнуть, как комиссар отдал приказ и оставшиеся двадцать резервистов медслужбы, две трети из которых составляли женщины, полезли в пять «Туров» новой, военной модели, с утилитарным кузовом повышенной вместимости и двигателем от 5-тонного грузовика.
— Отставить! — скомандовал я поморщившись. — Товарищ полковой комиссар, представьтесь!
— Полковой комиссар Попель! — отчеканил он сразу собравшись, чем произвел на меня хорошее впечатление.
— Слушай команду старшего по званию! — выделил я особо последние два слова, расставляя все точки над «зю», и тут же, уже тихо и спокойно осведомился у Рожкова. — Товарищ директор, на моих восемнадцать минут пятого, покормите защитников Родины в заводской столовой.
— Конечно-конечно… — засуетился заводской голова, но я перебил его только поняв, что нам не откажут.
— Становись! Нале-ву! В столовую на обед! За мной! Шагом, аррш! — с долгими паузами между предварительными и исполнительными командами, давая время разобраться и покрутиться через любое плечо, повел я свое невеликое наличное воинство. Полковой комиссар четко шагал в первом ряду, бок о бок с пристроившимися к нему еще пятью политработниками батальонного и ротного ранга. Да, не подозревал я, что ехать до Борисова мне придется в такой компании, иначе умотал бы с первой же колонной. Ведь к бабке не ходи, привяжутся с политикой и придется про выход из партии говорить!
В столовой я, пожалуй, слишком навязчиво стал приставать к «хозяину» Рожкову, обсуждая с ним заводские дела, лишь бы не связываться с комиссарами. Благо тема перехода завода с трех смен по восемь часов на две по двенадцать и соответствующей перестановки кадров была неисчерпаема, не говоря уж об чисто технических вопросах, вроде упрощения машин военного времени. Но сколько веревочке не виться, конец у нее все равно найдется. То, что мне не отвертеться именно от Попеля стало ясно, когда стали отправлять колонну. Замыкать ее должен был последний БА-11, экипаж которого, в составе командира, водителя и радиста, военкомат сподобился сформировать. А вот о моей машине, видимо, позабыли.
— Товарищи, кто знаком с радиостанцией? — спросил я у политработников, не надеясь на врачей. — Нужен радист в мой экипаж!
— Я знаком! — тут же шагнул вперед полковой комиссар. И мне не оставалось ничего иного, как посадить его к себе на переднее правое сидение. Достав наушники с микрофоном, я ткнул их провод в разъем рации и вручил Попелю вместе с листком, на котором были записаны частоты всего эшелона и отдельных колонн. Так как РСТ можно было переключать между тремя фиксированными частотами, а колонн — три десятка, по мере того, как мы их будем догонять, станцию придется перенастраивать. Прочих комиссаров я назначил старшими других машин, а к себе посадил двух серьезных женщин лет сорока, военврачей 1-го и 2-го рангов, представившихся Таисьей Петровной и Тамарой Владимировной.
В шесть часов вечера, как я и планировал, тронулись в путь. Благодаря тому, что наша колонна короткая и в ней не было грузовиков, скорость я старался поддерживать в районе 60 километров в час так, чтобы БА-11, способный разгоняться только до 80, от «Туров» не отставал. И то, после поворотов, Попель передавал мне просьбы притормозить. А еще полковой комиссар без устали вызывал ушедшую почти два часа назад колонну, чтобы определить, насколько мы отстаем. Ответ пришел только когда мы уже проехали по Можайскому шоссе Одинцово. Выяснилось, что та уже проехала Голицино. Тогда, уже на общеэшелонной частоте Попель стал выяснять, где голова эшелона, случались ли какие-нибудь происшествия в пути. Это занятие чем-то напоминало испорченный телефон и отняло много времени. РСТ, в хорошем состоянии и при благоприятных условиях, добивала километров на тридцать, между колоннами же было около десяти, поэтому из хвоста в голову приходилось общаться по эстафете. Только в Кубике Попель обрадовал меня тем, что голова эшелона без происшествий прошла Смоленск.
В отличие от прочих, ехавших на грузовиках для которых этот бросок был еще и обкаткой, мы не останавливались каждые два часа на оправку и осмотр техники, двигались непрерывно. Догоняя очередной замыкающий БА-11, по связи просили прижаться к обочине, прочих же попутчиков приходилось распугивать сигналом моего «Тура». Встреч вечернему солнцу, сквозь среднерусские леса, стоящие стеной по обочинам, через городки и деревеньки, глядящие на нас маленькими окошками серых бревенчатых изб, мчались мы на запад. Первое время молча, вернее, общаясь только по делу. Строгость, с которой я «поставил себя» перед выездом, давала себя знать, но поглядывая изредка на Попеля, я видел, что того так и подмывает поболтать, проблема лишь в том, как начать.