— Даже не сомневался, что вы черной неблагодарностью ответите на спасение дочери, — надавил я на него, подчеркнуто расставив пошире ноги и уперев руки в бока. — Тогда у меня к вам предложение о сделке. Вы, Георгий Александрович, проводите нас до Немана и ни вы сами, ни ваши женщины никогда не признаются, что вообще нас видели. Дорожку сюда мы парой сосенок на буксире замели, на песке да хвое следов не найти. А здесь на поляне сами уж приберетесь. В ответ на вашу услугу ее муж, — я указал на Лиду пальцем, — не поедет, как все пленные польские офицеры, на двадцать пять лет в Сибирь каналы да плотины строить, а вернется домой, как только закончится война.
Лесник молчал, вперив в меня тяжелый взгляд, будто хотел меня отбросить подальше, в ту самую Сибирь, о которой я только что сказал.
— Папа! — не выдержала Лидия, дернув отца за руку, но думал, взвешивал.
— А если я откажусь вам помогать, то вы меня казнить будете… — ни малейших вопросительных оттенков, только полная, абсолютная уверенность слышалась в голосе лесника.
— Зачем? Машины оставим и уйдем, никого и пальцем не тронув. Сам себя накажешь хуже, чем все, что бы я мог с тобой сделать. Слышишь канонаду? Второй день грохочет. Завтра-послезавтра здесь будет Красная Армия и, если ты встанешь на сторону наших врагов, тебе придется уходить к немцам за Вислу или в Пруссию. И будешь ты у исповедующих расовую теорию истинных арийцев рабом-недочеловеком, как и все остальные поляки, что под немцем останутся. А дочь твоя, исключительно благодаря внешним данным, может сделать карьеру в офицерском, а не солдатском борделе.
— А красные, стало быть, меня по головке погладят? — усмехнулся мужик, понимая, что нужен мне и потому чувствующий себя довольно уверенно.
— Нагадишь мне — ее мужу компанию составишь. Поможешь — по конституции 1936 года любой, не запятнавший себя в течение 10 лет эксплуатацией трудящихся, после прохождения испытательного срока становится полноправным гражданином. Уж сколько бывших белых на Родину вернулось… Батраков же здесь я у тебя не вижу. В общем, как был лесником, так и останешься, никто тебя не тронет. Или, если хочешь, можешь уехать и чем-нибудь другим честно на жизнь зарабатывать.
— А если польский офицер до войны инженером в пореченском депо работал и его самого эксплуатировали, то он тоже может гражданство получить? — с интересом спросила Лидия.
— Трудящимся у нас всегда рады, — улыбнулся я больше своим мыслям. Сейчас эта красавица папашу своего лучше меня убедит.
— Ну, папа!!! — не разочаровала меня девушка.
— Что папа? В двадцатом красные тоже чуть до Варшавы не дошли, а потом…
— Много воды с тех пор утекло, — хмыкнул я. — Нет уже ни Тухачевского, ни Пилсудского. А Красная Армия свою силу и в Маньчжурии показала, и здесь уже со всем справилась почти. Японцы, кстати, вояки покруче ваших панов поляков. Могу судить, был на Халхин-Голе. Не ошибись, лесник…
— Ладно!!! — в сердцах махнул отец рукой, сердито взглянув на дочь. — Выведу вас отсюда сухим путем на узкоколейку, что от Поречья до шляха Гродно — Друскеники идет. По ней вы уж сами. Здесь сейчас других дорог нет. Со шляха же съездов на запад к Неману много, разберетесь.
— И еще. Мы оставим здесь двух тяжелораненых на два-три дня. Придет Красная Армия и их заберут в госпиталь. Насчет проверок беспокоиться не стоит, раненые — настоящие польские солдаты и документы у них в полном порядке. Так и скажете, что принесли их товарищи, отходящие из под Вильно, — добавил я от себя еще одно требование, избавляясь от обузы.
Нельзя сказать, что путь, которым нас вел лесник, был легким. В низинах торфяники размокли, а где повыше, грузовики, бывало, застревали в песке. Однако три десятка бойцов в кузове делают почти любую машину транспортом повышенной проходимости. Главное, чтоб ширина дороги, по которой с вырубок к узкоколейке зимой возили лес, протиснуться позволяла. По рассказу лесника, другие пути, обозначенные на моей карте, тоже зимние и летом не везде проходимы даже пешим, потому ими сейчас и не пользуются. По железнодорожной насыпи же мы пошли гораздо быстрее и вскоре были на шляхе в четырех километрах от Плебанишек.
Если по лесу мы двигались, не опасаясь получить бомбу от красных соколов, то теперь ухо приходилось держать востро. Юго-восточнее небо беспрерывно гудело и грохотало, что было закономерно. Тяжелый бронепоезд должен был уже расстрелять свой боекомплект и комдиву Михееву в противостоянии с целой дивизией нужна была поддержка. К счастью, усилия советской авиации концентрировались именно там, выпрыгивать из машин и спасаться от своих в лесу нам не пришлось.
Дорога была совсем не пуста. Еще до выхода на нее нам пришлось пропустить спешащий к Друскеникам дивизион легкой артиллерии на конной тяге, а потом навстречу то и дело попадались коляски и даже старинные кареты. Состоятельные жители Гродно, напуганные зарницами и грохотом на востоке, спешили к литовской границе. Попадаясь нам, они съезжали на обочину, пропуская колонну, занимавшую почти всю ширину дороги. У украинцев, глядя на этих путников, чесались руки и только мое присутствие останавливало их от того, чтобы «посчитаться». Видно, Господь заметил их страдания и преподнес нам неожиданный и очень ценный сюрприз.
Неистово сигналя, навстречу нам вылетел советский черный «Тур» с целой горой чемоданов, прикрученных прямо к крыше веревками. Он дорогу уступать совсем не собирался, да и мы тоже. Колонна наша встала, упершись почти в бампер лимузина, который не переставал гудеть. Секунд пять прошло и у пассажира на переднем сидении не выдержали нервы, он выскочил наружу и принялся, судя по интонации, ругаться по-польски.
— Див¬ться, генерал! — изумился Мишкевич, ехавший, как и я, в первой машине.
— Поди к нему, доложи что-нибудь! Скажешь — старший колонны в кузове раненый лежит. Главное, спроси, кто он и куда едет!
Мишкевич обернулся быстро.
— Генерал бригади Млот-Ф¬алковський, командувач арм¬гю «Нарев». А куди в¬н ¬де, я ¬ так скажу. З ним т¬льки шофер ¬ три баби. В Литву в¬н втекти хоче.
— Берем!!! — чуть не завопил я от счастья.
Через борт высыпали бойцы и в считанные мгновения командующий Августовской группировкой противника, получив прикладом под дых, был скручен. Добровольцы, действуя по своим представлениям о подобных делах, успели, пока я не вмешался, выволочь из лимузина всех, совсем не церемонясь. Генеральшу с дочерьми, пробовавших упираться, вытащили за волосы, а водилу, бросив на землю, разок-другой отбуцкали сапогами.
— Прекратить! Чемоданы — долой! Покидайте их на грузовик, потом разберемся! Баб тоже туда же! Водилу за руль, генерала — на заднее сидение!! Горбатюк, — ткнул я пальцем в одного из посыльных, — со мной в лимузине поедешь, будешь переводить! Передать по колоне — мы теперь батальон охраны командующего армейской группой «Нарев»!
— Товариш бр¬г¬нженер, бричка зупинилася! — обратил мое внимание Мишкевич на повозку дальше по дороге с которой хорошо видели происходящий разбой.
— Задержать! — скомандовал я, видя, что возница стал разворачивать оглобли. Бойцы побежали вперед, но поняли, что не успевают и опять, по собственной инициативе, открыли огонь. Черт! Хреновый из меня командир, если все делается не так, как я хочу и мне остается лишь разгребать последствия! И вот опять!
— Отставить! — вне себя заорал я, видя, что генеральшу с дочерьми растаскивают по одной по разным машинам. — В один грузовик всех! И чтоб без дури!! Бричку в лес! Лошадей разогнать! Если кто выжил, с собой забираем!
Впрочем, последний приказ я отдал только для очистки совести. И без того было видно, что и возница, и единственный пассажир закончили здесь свой жизненный путь. Еще бы не так, когда с пятидесяти метров сразу шесть пулеметов лупят! Хорошо хоть, что дальше дорога изгибалась, больше впереди свидетелей не было, а сзади мы были прикрыты грузовиками. Ладно, поедем как ни в чем ни бывало, будут спрашивать — скажем, что бандитов гоняли.
Эпизод 20
К Неману у Лукавицы мы вышли через деревню Плебанишки к шести вечера, спустя всего час после захвата генерала. Я уж про себя стал думать, что знай я все заранее, выбрал бы в виде транспорта коней. Ведь на грузовиках мы за сутки прошли по прямой от Узбережи всего тридцать километров. Быстрым пешим ходом это заняло бы столько же времени, а конными мы были бы уже за рекой, не ввязываясь в бои, обойдя лесами все заслоны и препятствия. Да уж, не приперло бы так чекистов с моим «Туром», неизвестно, как бы все повернулось. Сидел бы сейчас у себя в корпусе и в ус не дул. Лимузин-то я, кстати, себе добыл снова, попроще конечно, не вездеход и двигло послабже, восьмицилиндровое. Знать бы еще, на кой ляд он нужен. Спрашивать раньше я остерегся. А ну как Судоплатов решил бы, что лимузин с довеском в виде меня слишком хлопотно? Впрочем, именно так он и решил. Сам виноват. Ему теперь, если опять надумает со мной соединиться, через дорогу снабжения польской пехотной дивизии перейти надо будет. И это меньшее зло, потому что южнее, судя по генеральской карте, польских войск еще больше. Жаль связи с нашими теперь у меня нет, чтобы чекистов предупредить, рации уже не добивают. Подожду их вечер и ночь, пока будем переправляться, а дальше уж сами пусть выкручиваются.