— Мам, давай я сама его положу в чемодан, чтобы не помялся. Ты его все время там будешь носить, хорошо? Мам, а Ленинград на самом деле такой красивый, как в кино показывают? А папа нас встретит? Он обещал меня сводить в кукольный театр. И в зоопарк тоже сходим, правда? Мам, а Машка Митрохина говорила, что там…
Мама сгребла платья в охапку, села на стул и заплакала.
— Никуда мы не пойдем, детеныш… Папе сделали операцию аппендицита… срочную. Он сейчас в больнице…
Ксюша так и застыла с раскрытым ртом. Папа в больнице? Да этого просто не может быть. Она попыталась представить себе отца в белой комнате, на белой кровати под белым одеялом… и не смогла. Так не вязалась папина лохматая «буйная» голова, синие-синие насмешливые глаза и русая борода с грустной комнатой. Отец виделся ей на лыжах с красным от мороза лицом. Или с рюкзаком за плечами, в стеганой, прожженной у костра в тайге телогрейке; заросший, обветренный. Или… Да нет, просто и представить себе нельзя, что отец хоть пять минут улежит неподвижно в этой больнице.
— Нетушки, — убежденно сказала Ксюша, — папа не такой. Он не поддастся!
— Кому не поддастся? — переспросила мама.
— Докторам. Мало ли что они наговорят.
— Господи, детеныш… ну что ты городишь? Аппендицит — это аппендицит и ничего тут не поделаешь.
— Все равно, — упрямо сказала Ксюша, — папе этот аппендицит — раз плюнуть. Подумаешь, аппендицит… Перед новым годом папа сразу четыре зуба сверлил — и то ничего… Никаких докторов не испугался. И нечего говорить. Ермаковы не сдаются. Давай сюда платья, я уложу их в чемодан, а то совсем все изомнешь.
И тут пришли соседка справа Марья Петровна и соседка напротив Екатерина Исидоровна. Следом за ними бочком проскользнул Петр Кириллович — муж Екатерины Исидоровны. Петр Кириллович работал директором бани, и от него всегда приятно пахло душистым мылом и распаренным березовым веником. Даже в те дни, когда баня бывала выходной.
Марья Петровна уселась на диван, вытянула ноги в мохнатых носках из верблюжьей шерсти и потребовала:
— Ну, мать моя, докладай. Звонил Андрей?
Голос у Марьи Петровны звучный, как колокол. Когда она говорила с кем-нибудь на лестнице, было слышно во всех квартирах.
Мама всхлипнула и прижала к себе Ксюшу.
— Звонил Павел. Товарищ по институту. Андрей в больнице… Позавчера оперировали. Аппендицит…
Марья Кирилловна всплеснула могучими руками и звучно хлопнула себя по коленям.
— Всего и делов?! Да аппендицит твой — тьфу! Для сегодняшней медицины и не операция вовсе, а так, незнамо что. Скоро медсестры будут ее производить. Ну, чего ревешь?
— Андрей еще никогда не лежал в больнице… А если осложнение? — Мама принялась торопливо рыться в сумочке, разыскивая носовой платок.
Марья Петровна сняла со стула полотенце, которое Ксюша приготовила в дорогу, и кинула его маме.
— Утрись. Эка невидаль — больница. На то их и строят, чтобы в них люди лежали. Всякое строение имеет свой смысл: в больницах лежат, на стадионах бегают… Стоит из-за этого нервы трепать себе и девчонке? Посмотри на нее, сейчас тоже заплачет.
— Я-то не заплачу, — сказала Ксюша.
Марья Петровна закурила и закашлялась, поперхнувшись дымом.
— И то верно, — с трудом сказала она, — Ермаковы — кремневая порода. Их ништо не берет. А твое дело, Лидуша, поддержать сейчас мужа в хорошем настроении. Приедешь в Ленинград, сходи в парикмахерскую, прическу покрасивше сделай, платье надень нарядное. Чтоб явилась к мужу королевной, а не такой размазней…
— Что вы, конечно, — сказала мама, поспешно вытирая лицо полотенцем, — это я сейчас… все так неожиданно.
Ксюша сидела на чемодане и с нетерпением ждала, когда соседи наконец уйдут и можно будет ехать к отцу.
— А девчонку зачем тащишь с собой? — спросила Марья Петровна. — Руки себе только свяжешь. Побудешь у меня, Ксения?
— И у нас, если позволите, жилплощадь прекрасная, — ревниво сказал Петр Кириллович, — и у нас можно, верно, Катюша?
Екатерина Исидоровна поспешно закивала головой.
— Нет, нет и нет, — сказала мама, — спасибо, дорогие мои, но мы вместе. Когда беда — семья должна быть вместе. И Андрей расстроится, если я Ксюшу не привезу.
— Я маму все равно одну не отпущу, — сказала Ксюша, — и все равно через два дня каникулы…
Марья Петровна сердито ткнула папиросу в пепельницу.
— Ишь раскомандовалась! Не отпущу… Надо будет и не спросим. А ну-ка ложись спать, командирша, за полночь сидеть будешь?