Ксюша будто наяву увидела Наташу, как она ходит по классу, трясет голубыми бантами и радуется, что Ксюши нет… Пустое место рядом с Наташей за партой… А может, уже и не пустое? Может, Софья Петровна посадила рядом с Наташей кого-нибудь… да ту же сонную тетерю Галку Серегину, чтобы Наташа помогала ей по русскому. А потом они вместе пойдут домой… Интересно, с кем Наташа будет теперь бегать на лыжах во время каникул? Эта Серегина на ногах-то еле стоит, не то что. на лыжах.
Ксюша сердито помотала головой, чтобы прогнать тоскливые мысли. Ей стало вдруг невыносимо обидно… ну, просто хоть плачь! Она торопливо вытерла мокрые глаза. Ну, уж нетушки, плакать она не станет. Было бы из-за чего.
За стеной на кухне полилась из крана вода. Звякнула чашка. Послышался негромкий мамин смех. Со вчерашнего дня она ходит веселая и смеется над каждым пустяком. Палец покажи, а она смеется. Значит, отец действительно поправляется и через три, нет, уже через два дня, как обещал Игорь Владимирович, выйдет из больницы. Скорей бы!
Ксюша надела платье и вышла в кухню, радостно вдыхая запах горячих блинчиков с мясом.
Солнце и здесь лежало квадратиками на подоконнике, точно заглянуло на минутку и сейчас уйдет. Совсем юное, по-зимнему робкое мартовское солнышко, едва только начало набирать силы, чтобы подняться выше и по-хозяйски расположиться на улицах и в квартирах.
— Ага, соня-разсоня, проснулась! — сказала мама, улыбаясь. — А мы-то думали, что ты проспишь до обеда. Ну, рассказывай, что ты видела во сне и на новом месте?
— Дракона! Зеленого-зеленого, с глазами, как блюдца! Он летел и пел: «На зарядку, на зарядку…»
— Ксения, не смеши меня, — сказала тетя Наташа жалобно, — а то я пролью чай и закапаю платье… Сегодня я обязана выглядеть, как киноактриса.
Только теперь Ксюша обратила внимание, что тетя Наташа одета и причесана так, словно собиралась в театр. На ней было узкое черное платье с громадными белыми, как у мушкетеров, манжетами и таким же воротником, приподнятым сзади. Наверное, поэтому она пила чай стоя, стараясь держать чашку подальше и, делая очередной глоток, по-гусиному вытягивая смуглую шею.
Значит, тетя Наташа будет сниматься в кино? Ой, как интересно! Митрохина просто завянет от зависти, когда узнает, что у Ксюши есть знакомая, которая снималась в кино.
— Тетя Наташа, а вы в каком кино будете сниматься? В настоящем художественном?
Тетя Наташа с недоумением взглянула на Ксюшу, а мама рассмеялась.
— Держи выше, детеныш! Тетя Наташа сегодня докладывает ученому Совету института результаты своей работы. Не бледней, Натка, я уверена, что доклад пройдет на «ура».
— Тьфу! Тьфу! — испуганно воскликнула тетя Наташа.
Она поставила чашку в раковину и села на табуретку, потирая виски дрожащими пальцами.
— Я считаю, что рано делать выводы… если бы не настойчивость Дмитрия Ивановича, я не стала бы сегодня докладывать… ни за что не стала бы… меня засмеют…
Ксюша поежилась. Босые ступни мерзли на холодном линолеуме. Она тихонько села на табуретку возле мамы и поджала под себя ноги.
«Что же это получается, — удивленно подумала она, — значит, и взрослых могут заставить делать то, что они не хотят? Интересно, а папу смог бы кто-нибудь заставить? Ха! Так он и дался, пусть только попробуют. Тетю Наташу, конечно, запросто… вон она какая худая и слабая».
Ксюше сделалось жаль ее. Дядя Павел, наверное, ничего не знает, а то разве бы он дал ее в обиду?
— Тетя Наташа, а вы возьмите и откажитесь. Не имеют права насильно.
Тетя Наташа перестала потирать виски и, наклонив голову, удивленно посмотрела на Ксюшу поверх очков.
— Отказаться? Как это я могу взять и отказаться?
— А что? Запросто. Скажите: не хочу, и все.
— Не хочу, и все? Так просто? А если надо, тогда как быть?
Ксюша обиделась. Здрасте, она же еще и виновата… С этими взрослыми лучше не иметь решительно никакого дела. Возмущаются, спорят, наговорят сто слов, а потом скажут: «Надо» — и все. Как будто это «надо» самое главное слово.
Мама положила блинчики на тарелку и придвинула ее Ксюше. Потом налила в чашку крепкого чая.
— Ешь и не вмешивайся в разговоры старших.