А кто вмешивается? Никто и не вмешивается. Слово сказать и то нельзя. Ксюша скривила губы и начала обводить вилкой синий квадратик на клеенке. Пусть мама теперь и не надеется, что она будет есть противные блинчики.
— Ксения, не капризничай. Ешь.
— А я, между прочим, еще не умывалась.
— Ну, знаешь… — сказала мама. — Сейчас же иди в ванную.
Ксюша поднялась и медленно побрела в ванную. Там она открыла кран, подержала под теплой струей сначала пальцы левой руки, потом правой, затем смочила отдельно нос и лоб.
— Дмитрий Иванович — твой руководитель, — говорила между тем мама на кухне. — И если он нашел нужным обнародовать ваши исследования, — значит, пришло время и есть что показывать. А все твои «ахи» и «охи» от самой элементарной трусости. Нельзя же так, Наташа. Сколько людей страдает от пищевых отравлений, особенно рыбными консервами. Может быть, именно тебе удастся найти противоядие… Ну, ладно, ладно… не буду… Я сделаю другое — поеду с тобой.
— Спасибо, Лидочка! Я все время хотела попросить тебя об этом, но боялась нарушить твои планы.
Ксюша швырнула полотенце на пол и выскочила на кухню.
— Мама, мы же хотели в Эрмитаж! Ты же обещала!
— Завтра, детеныш. Завтра обязательно.
Да что же это такое?! Вчера вечером перед сном мама сама сказала, что сегодня они пойдут на Невский, на Дворцовую, а потом в Эрмитаж. А теперь получается, что Ксюша должна целый день сидеть дома одна…
— Ну, мама…
— Ксения, не хнычь. Так надо.
И все. Спорить и просить бесполезно.
— Съешь блинчики, вымой посуду. И не выходи никуда из дома, пока Саня не вернется из школы.
Ксюша так расстроилась, что даже не слышала, как ушли мама и тетя Наташа. Она стояла в кухне возле окна и сквозь слезы смотрела на улицу. Там, внизу, красными гусеницами ползли трамваи, бежали блестящие, как разноцветные жуки, легковые машины, на автобусной остановке стояли люди и смеялись…
А почему бы им не смеяться? Их никто не обманывал, не заставлял сидеть одних целый день в квартире в другом городе. И зачем только мама потащила ее с собой в Ленинград? К папе Ксюшу все равно не пустили. В Эрмитаж и музеи маме некогда идти, надо спасать тетю Наташу, чтобы ее не засмеяли.
Раньше Ксюша думала, что взрослые ничего не боятся. А оказывается, даже самые храбрые боятся смеха… Даже папа. Даже Игорь Владимирович и то, наверное, боится… Ой, как же она забыла! Надо скорее идти и разыскивать Тиму…
Да, но мама же не разрешила выходить из квартиры. Неужели сидеть и ждать, пока Саня придет? А если он задержится в школе? Нетушки, раз у мамы свои дела, тогда и у Ксюши свои. У каждого человека должны быть свои дела, и никто их за него не сделает.
XV. Урок самбо
Ксюша убрала со стола грязную посуду, вымыла ее и пошла в комнату застилать постель. На скомканном одеяле, свернувшись в клубок, сладко спал Мишка, прикрыв нос пушистым хвостом. «Значит, будет мороз», — подумала Ксюша. Дед Савелий говорил, что животные заранее чувствуют перемену погоды. Если собака спит, прикрывая нос хвостом, а кошка лапой, — значит, ночью или на следующий день здорово похолодает.
Ксюша согнала Мишку с постели. Он недовольно заворчал, потянулся, раззявив клыкастую розовую пасть, и полез досыпать под тахту. Ксюша аккуратно застелила тахту клетчатым пледом, потом подмела квартиру. Ну вот, кажется, и все. Порученные дела сделаны, можно приниматься за свои.
Ключи от квартиры лежали в коридоре на подзеркальнике. Ксюша надела шубку, сунула ключи в карман и решительно захлопнула входную дверь за собой.
Вчера, когда Ксюша ждала маму и Новиковых в проходной, ей не терпелось поскорее рассказать о записке Игоря Владимировича и о том, что Тиму теперь вылечат. Но когда мама и Новиковы пришли, Ксюша вдруг подумала: а что, если Тиму не смогут вылечить? Все обрадуются, станут хвалить Ксюшу, а Тима будет по-прежнему сидеть у окна худой и бледный… Нет, она не скажет ни одного слова. Даже Саньке. Пусть Тиму сначала вылечат.
Спускаясь на лифте, она пожалела, что не узнала у Саньки, где Тимино окно. Ничего не поделаешь, придется обойти весь дом, заглядывая в окна первого этажа. Конечно, Тима удивится, когда увидит под окном незнакомую девочку. Ну и что? Все люди сначала незнакомые, а потом знакомые. В большом городе, конечно, другое дело, а вот в деревне, куда они с дедом за пшеничной мукой ездили, все с ними здоровались. Это приятно: сразу перестаешь чувствовать себя чужой.
Двор перед домом был огромный. Его даже нельзя было назвать двором. Просто громадное поле, заваленное снежными сугробами, а из сугробов торчат тоненькие голые деревья.