– Я тоже не думаю, что мне стоит куда-то теперь идти, друзья мои, – сказал, в свою очередь, Шульц. – У меня завтра с утра визит в педикюрный кабинет, а я не выношу делать такие вещи с пьяной головы. Так что большое вам спасибо.
Указатель не обратил на слова Шульца ни малейшего внимания.
– Кто тут говорит о каких-то там массажных ваннах, Джек? – снова обратился он к Джеку. – Мы просто хотим продолжить нашу попойку.
– Да-да, конечно, приятель, разумеется, – ответил Джек и, кивнув всем на прощание, поднялся со своего места и направился к двери – однако прежде обменялся вопрошающим взглядом с Митти. Далее последовал короткий разговор между Хельгой и Митти на немецком языке, суть которого заключалась в том, что Митти спрашивала Хельгу, не возражает ли она против того, что останется в компании единственной женщиной. Особого восторга по этому поводу Хельга не испытывала, но она была взрослой девочкой, и давно установившееся правило гласило, что в подобных пиковых ситуациях каждая женщина делает свой выбор сама. Хельга ответила Митти, что если она хочет пойти с Джеком, то пусть она так и поступает, но только пусть завтра с утра обязательно позвонит и даст ей полный отчет.
– Ты тоже, – ответила Митти по-английски, – только, пожалуйста, не очень рано.
Джек ждал ее у дверей. Митти подхватила свою курточку, и оба они покинули бар. На улице Митти взяла Джека под руку, и они пошли по заснеженным улицам. Митти дрожала. Ее коротенькая юбочка и кожаный, с «мокрым» эффектом пиджачок были плохой защитой от холода. Джек положил руку ей на плечо. Большинство мест в городе было уже закрыто, но через некоторое время они все-таки отыскали в подвале одного из домов маленький марокканский ресторанчик под названием «Казбах». Его клиентура состояла в основном из северных африканцев, экономических иммигрантов, которые были темой многих негодующих разговоров в городе.
На сей раз, однако, темпераментные чернокожие люди и их неожиданные гости обменялись улыбками, и Джек с Митти спокойно уселись за свободный столик и принялись уплетать свой кус-кус, жаркое из ягненка и запивать все это пивом.
– Так ты действительно, оказывается, хотел есть? – спросила его Митти.
– Конечно, а что же еще?
Оба они прекрасно знали, что же еще. Митти не ответила и только кокетливо взглянула на свою еду, а затем снова на Джека, что можно было счесть вполне недвусмысленным ответом. Глаза у нее, в сущности, были очень красивые, и если бы не этот смехотворный пиджак, она бы выглядела совсем не такой уж крутой и агрессивной. Даже огромная копна волос на ее голове вдруг стала казаться Джеку гораздо мягче и симпатичнее.
Они покончили со своей едой и отправились в маленький отель, где занялись любовью. Но уже с самых первых минут Джек понял, что лучше бы они этого не делали. Митти ему нравилась: она была милой девочкой и, несмотря на всю свою ужасную косметику, очень хорошенькой, но правда заключалась в том, что она не была в его вкусе. Частично все объяснялось ее запахом. На теле Митти не оставалось ни одного места, которое не было бы облито и обработано всякими душистыми жидкостями и антиперсперантами. Она могла трахаться целый год с кем угодно и сколько угодно и при этом вообще не потеть. За что ни схватись на ее теле, все у нее было пропитано и отдавало всевозможной химией: и всклокоченные, сожженные разными красителями волосы, и шея, и этот опереточный блеск на губах, и обработанный специальным спреем бюст – даже промежность ее была облита дезодорантом, так что естественный сексуальный запах ее был в корне истреблен и на его месте воцарился какой-то мускусный напалм. Едва успев раздеть Митти, Джек заработал себе головную боль и аллергический насморк. С таким же успехом они могли заниматься любовью на прилавке парфюмерного магазина. В горле у Джека першило, причем так сильно, что зуд в горле не проходил у него весь следующий день, как будто он выпил бутылку лосьона после бритья.
Конечно, Джек был джентльменом и постарался выполнить свой сексуальный долг как можно лучше, но оба они с самого начала прекрасно поняли, что сердце его не участвовало в этом.
Через некоторое время они сдались, снова оделись, и Джек на такси отвез Митти домой.
На прощанье он ее поцеловал и отправился к себе на базу, чувствуя себя одиноким и несчастным едва ли не сильнее, чем до этого приключения.
А на следующий день приблизительно около полудня Митти позвонила Хельге, чтобы узнать, как та провела ночь.
Хельга ответила, что все было очень мило, однако голос ее при этом звучал очень странно. После этого звонка Митти не видела Хельгу почти целую неделю, и за это время та успела побывать в полиции и оставить там заявление об изнасиловании.
А дело было в том, что в ту ночь, когда Джек и Митти покинули компанию, с Хельгой приключилась некая история.
Никто из участников попойки не отрицал, что все пятеро – Указатель, Прут, Брэд, Карл и Хельга – вместе покинули пивной бар в Бад-Наухайме, оставив капитана Шульца наедине с его кислой капустой. Точно так же никаких разногласий у них не было в том, что затем они переместились в отель «Американец», где Указатель заказал лучшие и самые дорогие апартаменты, в которых был бар и массажная ванна. После этого свидетельские показания начали расходиться. Хельга вообще-то признавала, что все они разделись и впятером втиснулись в горячую ванну. Она также признала – под напором допрашивающих ее полицейских, – что потом совершенно добровольно позволила Указателю себя потрахать прямо в ванне на глазах у остальной компании. Она также частично согласилась с тем, что в течение короткого времени мастурбировала одного из мужчин – кажется, им был Прут, а может быть, и кто-то еще. После этого Хельга заявила, что Прут предложил ей заняться сексом с ним, а потом и с двумя молодыми офицерами. Хельга сказала, что с этого момента она почувствовала нервозность, так как мужчины начали вести себя слишком шумно и горланили невесть что. Она отклонила просьбу Прута, сказав, что с нее достаточно, и сделала попытку вылезти из массажной ванны. По ее заявлению, после этого Прут и Брэд начали насиловать ее по очереди, а Карл и Указатель сидели рядом и продолжали выпивать.
Мужчины, со своей стороны, клялись под присягой, что Хельга была согласна на все сексуальные операции, которые происходили в эту ночь. Они клялись, что никакой разницы не было между отношениями Хельги с Указателем и с каким-то другим мужчиной. В подтверждение своих слов они приводили тот факт, что Хельга не кричала и вообще не покинула отель до самого утра – и даже приняла чашку кофе из рук Карла. Все тем не менее были согласны в том, что были сильно пьяны.
Хельга, в свою очередь, не могла объяснить, почему она не кричала, и могла только предположить, что была, очевидно, очень испугана. Она также не могла с уверенностью сказать, почему она оставалась в отеле в течение нескольких часов после инцидента, и объясняла это разве что тем, что чувствовала себя очень слабой, больной и подавленной. Когда ее спросили, почему ей потребовалось пять дней, чтобы подать заявление о якобы имевшем место изнасиловании, она отвечала, что долго колебалась, потому что прекрасно понимала, как может подобный инцидент выглядеть со стороны. Единственное, в чем Хельга была абсолютно уверена, это то, что последние двое мужчин, которые занимались с ней сексом, прекрасно знали о том, что она уже не была добровольным участником.
Суд решил дело в пользу мужчин. Тот факт, что Хельга и раньше вступала в сексуальные отношения с Указателем и Прутом и что она добровольно согласилась идти с ними в отель, говорил против нее. Кроме того, значение имело и то, что против нее одной дружно свидетельствовали четверо.
Хельга покинула Бад-Наухайм почти сразу же после суда. Домой она написала после этого всего раз или два, и Митти слышала, что она теперь живет в Гамбурге, но вскоре ее следы затерялись.
Карьеры четырех участников инцидента были полностью подорваны. Какое бы решение ни принял суд, столь грязный инцидент для армии стал слишком заметным событием, чтобы его можно было просто-напросто проигнорировать. Все они превратились в людей меченых. Один за другим они вынуждены были покинуть армию и вернуться к гражданской жизни в Штатах, исполненные горечи и злобы, и совершенно ничего не почерпнули из своего печального опыта. Совсем напротив. Все четверо были абсолютно уверены, что весь инцидент являлся по отношению к ним грандиозной несправедливостью и что женщина по имени Хельга преднамеренно решила их свалить, не имея на то решительно никаких оснований, кроме разве что своих порочных наклонностей и задетого женского самолюбия.