– Итак, ты это помнишь, – сказал он.
– Разумеется, черт подери, я это помню! – повторила Полли. – Я помню все, каждую деталь. Этот суп…
– Да забудь ты наконец про этот суп!
– Пирог…
– Забудь про пирог!
– Ты знаешь, я тогда написала в ресторан.
– Господи, неужели тебе показалось мало, что ты и так устроила скандал?
Не то чтобы Джек тогда имел что-то против ее скандала. Обычно он ненавидел всякие сцены, и при других обстоятельствах скандал, учиненный Полли в первый день их знакомства, должен был, по идее, пресечь их отношения раз и навсегда, так сказать, в самом зародыше. Но самое забавное было в том, что этот скандал вызывал в нем тогда настоящее восхищение и продолжает вызывать до сих пор. Он помнил каждую его подробность. Полли заявила, что возмущена необходимостью питаться в этой забегаловке, и приклеила бутылку с соусом к столу. Даже теперь воспоминание об этом ланче вызывало у Джека радостный смех: он был таким замечательным, забавным, сексуальным, солнечным.
– Да уж, ты им показала! – сказал он.
– Прямая ненасильственная акция. В конце концов, мы тогда даже не заплатили, – ответила Полли.
Это было одно из любимых воспоминаний всей ее жизни. Это победоносное бегство. Сам замысел его, решение и исполнение – все произошло в одно сумасшедшее мгновение. Внезапно они оба, она и этот американский солдат, со всех ног бросились к двери, а потом на автомобильную стоянку. Было что-то веселое, глубоко волнующее в том, как они прыгнули в его машину и на полной скорости, под визг колес, выскочили на шоссе А-4 прежде, чем кто-либо из ресторана понял, что произошло.
– Я до сих пор не могу поверить, что ты, военный и все такое прочее, оказался в состоянии сбежать, не заплатив по счету!
Джек решил, что теперь, через шестнадцать лет, пришло время во всем сознаться.
– Разумеется, я тогда заплатил, Полли! Я оставил пять фунтов под своей тарелкой.
Полли не могла поверить. Это была ошеломляющая, ужасная новость.
– Ты заплатил! Это ужасно! А я-то думала, что ты осмелился быть дерзким!
– Я и осмелился быть дерзким. Я затащил тебя в свою машину, не так ли?
Да, все было так. Хитрое жульничество Джека действительно подействовало на Полли так, что она забыла обо всем на свете, потеряла голову и была готова на все. Что она могла возразить? Не осмелься он на этот маленький трюк, и их отношения, возможно, никогда бы и не состоялись. В конце концов, если бы Джек просто попросил Полли пойти с ним сперва на прогулку в поле, а потом в отель, то вряд ли она ответила бы на это согласием. Все было решено буквально в одну секунду – и эта секунда сперва бросила ее к нему в объятия, а потом навсегда изменила их жизнь.
– Ты сволочь, – сказала Полли. – Если бы не ты…
– Полли, жизнь полна всяких «если». Если бы регистратор в отеле не сделал вид, что не замечает твою порнографическую майку, может быть, мы бы тогда одумались и ушли.
– В моей майке не было ничего особенного! – с жаром воскликнула Полли. Время ничуть не притупило ее воспоминаний об этой перепалке. – А этот регистратор был просто тупой нацистской свиньей!
– Полли, если кто-то не одобряет того, что нарисовано на твоей майке, это не значит, что он примкнул к национал-социалистам.
– Ну вот, отнимают у детей игрушки. Да что такого вызывающего было нарисовано на моей майке?
– Можешь меня поколотить, если на ней не был изображен огромный летающий пенис, который аккуратно располагался между твоими грудями.
Полли никогда не могла удержаться, чтобы не развить подобную аналогию.
– Знаешь, а что, в сущности, представляют собой эти крылатые ракеты, если не громадные мужские члены? Ядерные пенисы – мы их так и называли.
– Да, нам это очень нравилось по нашу сторону забора, – ответил Джек с подчеркнутым сарказмом (или, может быть, с иронией?). – «Расскажите нам еще что-нибудь про ракеты, которые заменяют вам пенисы!» – кричали мы вам тогда. А потом целый день веселились по этому поводу.
– Вы просто хорохорились, потому что на самом деле чувствовали над собой угрозу.
– Ужасную угрозу. Просто не могли уснуть. Знаешь, Полли, может, сейчас не самое подходящее время для таких разговоров, но идея отвергать вещи только на том основании, что они имеют так называемую фаллическую форму, кажется мне просто банальщиной.
– Потому что эта форма раскрывает не совсем приглядную правду о вас самих!
– Нет, просто потому, что это глупо. Ракетам придают прямую и продолговатую форму по причинам аэродинамическим. Ракеты и небоскребы создаются в соответствии с самыми здравыми принципами инженерного дела и вовсе не являются монументами пениса. Точно так же как и сами пенисы. Они имеют форму пениса потому, что это самая подходящая для них форма. Только поэтому пенисы имеют форму пениса и никакую другую. Если бы пенис имел форму стола, то при его использовании возникли бы пространственные трудности. Неужели ты этого не понимаешь?
– Джек, речь идет о сатирическом видении проблемы, а не о принципах инженерного дела.
– Да, но эта сатира такая ленивая, неубедительная. Она всегда нагоняла на меня невыносимую скуку, особенно когда вы, девушки, щеголяли ею так, словно вас посетило откровение. То же самое можно сказать про машины: парень покупает себе клевую машину, например «кадиллак», и внезапно оказывается – если следовать вашей феминистской логике, – что это его пенис. Ну понятно, пенис совсем не похож на машину. Ни один парень не объявит в демонстрационном салоне, показывая на какую-нибудь машину: «Я хочу купить именно эту, потому что она очень похожа на мой пенис». Господи, если бы мой пенис был похож на «кадиллак», я бы отправился к доктору. А между прочим, я вожу пикап с прицепом. Ты когда-нибудь видела пенис в форме пикапа с прицепом?
– Джек, меня такие вещи не интересуют! Это твои проблемы! Я никогда…
– Точно так же ты можешь провозгласить тромбон фаллическим символом или леденец! Может быть, когда парень сует в рот леденец, он на самом деле хочет этим сказать, что является подсознательным гомосексуалистом и имеет тайное желание быть высосанным большим старым «кадиллаком»?
– Джек…
– Боже мой, фаллический символ! Когда строили Всемирный торговый центр, неужели ты думаешь, что вокруг него собирались строители, рассуждая: «Выглядит величественно, но было бы еще величественнее, если бы крышу ему сделать в виде розового колпака»?
Полли тогда очень нравились подобные разговоры с Джеком. Как правило, они ругались, спорили и кричали друг на друга.
А потом, разумеется, занимались любовью.
– Джек, тебе не кажется, что ты несколько пересолил со своим протестом?
– Я не выношу такой стиль спора! Это женский стиль спора! Стоит парню возмутиться тем, что вы сказали про него что-нибудь оскорбительное, как вы тут же говорите, что у него проблемы!
Полли подумала, уж не в этом ли причина, почему Джек к ней сегодня пришел?
– Джек, – сказала она, – это что, своеобразная форма терапии? Это то, зачем ты пришел? Какой-нибудь армейский психоаналитик обнаружил, что ты ненавидишь женщин, и посоветовал тебе вернуться в свое прошлое и выяснить с ним отношения?
Тут Джек действительно не выдержал.
– Ты что, надо мной издеваешься? Я что, похож на человека, который обращается к психоаналитикам? Да я скорее засуну свой «кадиллак» в миксер! Все эти психоаналитики и терапевты разрушают мир! Это раковая опухоль человечества! Я бы поставил их всех к стенке! Всех до одного! С их бессознательными «я», с их вновь обретенными личностями и, уж конечно, со всеми их проклятыми внутренними комплексами!
Полли, разумеется, и не ожидала, что за годы, прошедшие с их последней встречи, Джек может превратиться в либерала, но до такого ужаса не простирались даже ее худшие опасения.
– Знаешь что, Джек? – сказала она. – Мне очень приятно тебя видеть и все такое прочее, но я очень устала…
Но Джек ее не слушал. Он затронул тему, которая его глубоко волновала, – по мнению Полли, даже чрезмерно.