Президент был искренне огорчен, услышав новость, но все равно он прежде всего оставался политиком. Он сразу же заметил, что, с его точки зрения, в этой трагедии, пожалуй, была и хорошая сторона. Самоубийство Джека станет грандиозной сенсацией, особенно если окажется, что в этой истории есть сексуальная сторона. Внимание средств массовой информации будет переключено с личных проблем президента, что следовало всячески приветствовать.
– В настоящее время нам надо сделать из происходящего практические выводы, – добавил президент. – Событие, безусловно, наносит сильный удар по армии. Мы должны восполнить эту брешь, и как можно быстрее. Господи, неужели мы не найдем в наших рядах ни одной пары чистых рук?
Несколько дней спустя, к своему полнейшему ужасу и малодушному потрясению, генерал Шульц, нерешительный коллега Джека, чья карьера тенью следовала за его карьерой все эти долгие годы, был назначен главой Комитета начальников штабов. Он оказался единственным высокопоставленным офицером в вооруженных силах, кто никогда не совершил ни одного предосудительного или подозрительного поступка. Причина такой чистоты заключалась, разумеется, в том, что генерал Шульц никогда ничего не совершал.
Два года спустя имя генерала Шульца появилось в списках потенциальных претендентов на президентское кресло, причем по той же самой причине.
– Это не тот случай, когда кого-то интересует, чья квалификация выше, – позволяли себе высказываться вашингтонские политические брокеры. – Это тот случай, когда вероятность дисквалификации наименьшая.
58
Несмотря на ужасные воспоминания той ночи, Полли решила не менять свою квартиру. Вначале, по первому побуждению, она собиралась это сделать. Образ мертвого Клопа, истекающего кровью на ее полу, нельзя было отнести к числу приятных воспоминаний. Но в конце концов она пришла к выводу, что Клоп не должен вмешиваться в ее жизнь ни при каких условиях. Она всячески противилась этому, когда он был жив, и уж тем более не собирается позволять ему это делать теперь, когда он умер. Кроме того, нельзя забывать, что в этой же квартире умер Джек, и, несмотря на всю чудовищность его намерений, Полли решила оставаться хранительницей его памяти.
В течение долгих недель, прошедших после той ночи, Полли пыталась примириться с тем, что с ней произошло. Это было нелегким делом. Тогда умерли три человека, и хотя она прекрасно знала, что не виновна ни в одной из этих смертей, все равно не могла не чувствовать за них свою ответственность. Молочник особенно отягчал ее совесть. Он умер от руки человека, который был одержим ею. Даже теперь Полли оставалась классической жертвой маньяка, чувствуя свою вину и принимая всю ответственность на себя. Если разобраться, то, по существу, она несла не большую ответственность за сумасшествие Питера, чем бедный молочник, но ее совесть нашептывала ей совсем другие ответы. Она написала письмо семье молочника, в котором выражала сожаление по поводу случившегося, и получила вежливый, но не очень дружелюбный ответ. Она написала также матери Клопа, выражая ей свою симпатию и благодарность за вызов полиции. Та ей не ответила.
К тому же оставался Джек. Ее личное горе уже не могло быть ее частным делом. Его смерть и роман с Полли превратились во всеобщее достояние. Все, что так долго хранилось в ее душе как самое драгоценное личное воспоминание, теперь стало мировой новостью. Как американские, так и английские журналисты толпами зачастили в Стоук-Ньюингтон, как военизированные отряды захватчиков. Особенно старались британцы: не так уж часто история, заполонившая собой первые полосы американских газет, имела истинно британские корни. Полли могла бы сделать себе на этом деле целое состояние, но вместо этого она решительно отклоняла все просьбы об интервью. Кое-что, однако, удалось выведать пронырливым журналистам. Они выследили даже Зигги, который жил теперь в приюте в Энглизи. Он рассказал им то малое, что мог вспомнить, в обмен на семь пинт сидра и унцию листового табака. В конце концов ажиотаж вокруг этой истории пошел на убыль, и в квартире Полли телефонные и прочие звонки раздавались все реже и реже до тех пор, пока не смолкли совсем. Полли наконец была оставлена в покое.
Ничего удивительного в том, что она с большим трудом излечивалась от потрясений той ночи. Она часто замечала за собой, что плачет. Более или менее уверенно чувствуя себя на работе, дома она часто ложилась на кровать и начинала плакать. Разумеется, она отдавала себе отчет в том, что теперь ее жизнь в каком-то смысле стала лучше, чем в предыдущие годы: Клоп был мертв и больше не мог причинить ей никакого вреда. Но Джек тоже был мертв, и перед тем, как умереть, он убил их любовь. Воспоминание о его первом предательстве, которое преследовало ее так долго, теперь было оттеснено на второй план его новым и более страшным предательством. Он решил принести ее в жертву своим амбициям, и, когда у него это не получилось, он принес в жертву себя. Их взаимная любовь оказалась бессильной, чтобы защитить его, и одиночество Полли можно было считать теперь полным и окончательным.
И вот однажды она пребывала в своем привычном одиночестве, когда зазвонил телефон.
Полли никогда не отвечала на телефонные звонки сразу. Несмотря на то, что теперь ей как будто не угрожала никакая опасность, она всегда ставила между собой и звонившим барьер в виде автоответчика. Пусть ей уже ничего не угрожает, но на всякий случай она ограждала себя таким путем хотя бы от бессмысленных разговоров с персоналом Телекома, который вечно предлагал своим абонентам какие-то неудобоваримые системы скидок.
– Алло, – произнес автоответчик голосом Полли. – Сейчас никто не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после сигнала. Спасибо.
И тут Полли услышала голос Джека.
В этот момент она как раз откусывала свой тост, да так и застыла с тостом во рту, не в силах побороть тот ужас, в который ввергла ее машина, доносившая до нее эту мягкую и сочную американскую речь.
– Алло, я хочу оставить послание для Полли. Полли Слейд.
Конечно, это был не совсем голос Джека. Он просто очень напоминал голос Джека, но был немного глубже, спокойнее, может быть, чуть сонный.
– Полли, вы меня не знаете, но я вас знаю. По крайней мере, мне так кажется, что я вас немного знаю. Меня зовут Гарри, Гарри Кент. Я – брат Джека. Я нашел номер вашего телефона среди его бумаг…
Гарри звонил не из Лондона. Он находился в своем маленьком домике, который являлся одновременно его мастерской, в штате Огайо. Он пребывал в одиночестве, как и Полли. Они разговаривали очень долго, а когда пришло время вешать трубку, оба поняли, что хотели бы сказать друг другу гораздо больше, чем успели сказать. Гарри спросил, не чувствует ли Полли, что ему стоит приехать в Лондон и нанести ей визит после того, как он закончит кухонный шкаф, над которым сейчас работает. Полли сказала, что, как ей кажется, ему стоит это сделать.
Приблизительно через неделю Полли сидела одна в своей квартире, удивляясь, с чего это вдруг она чувствует себя такой взбудораженной. И тут раздался долгожданный звонок домофона. Гарри стоял у дверей ее дома. Она впустила его и стала ждать, пока он поднимется по лестнице. На этот раз она была одета в самое лучшее свое платье.
Даже через маленький дверной глазок Полли узнала Гарри моментально. Он был очень похож на Джека, только чуть-чуть другой: ей показалось, что он был немного тоньше, стройнее, и волосы у него были гораздо длиннее. Полли открыла дверь. И глаза были те же самые, в них поблескивал тот же насмешливый огонек. Он улыбнулся. Эта улыбка тоже была ей хорошо знакома. Конечно, нельзя сказать, что это была в точности такая же улыбка, как у Джека, но все-таки очень похожая. Может быть, Полли себя обманывала, но ей показалось, что улыбка Гарри добрее. Она сделала шаг назад и пригласила его войти.