— И сделать мою семью мишенью? Я не позволю! Они убьют нас!
— Вот на это они никогда не пойдут.
— А почему бы и нет? Если все, что вы говорите, правда — а я убежден, что так и есть. Я знаю этих людей.
— В таком случае вообще нет никакого риска.
— Почему?
— Если они — любая пара или же все — не имеют отношения к «Омеге», они будут вести себя совершенно нормально. Они сообщат об инцидентах, которые будут с ними происходить, в полицию или ФБР. И мы это будем знать. Если одна или две пары обратятся с таким сообщением, а другая, или другие, этого не сделают, мы будем знать, кто является «Омегой».
— И... ну, предположим, вы правы. И что тогда? Какие вы можете дать мне твердые гарантии?
— Тут есть несколько факторов. Рассчитаны на «защиту от дурака». Я говорил вам, что «информация» относительно вас будет носить фальшивый характер. Кто бы ни был «Омегой», они пустят в ход свои источники и проверят данные через Кремль. Наши союзники там тоже подготовлены. Они перехватят запрос. Информация, которую «Омега» получит из Москвы, будет содержать чистую правду. Правду, которая существовала до этого дня. Вы просто Джон Таннер, директор службы новостей и не имеете никакого отношения ни к каким тайнам. Остальное добавление будет играть роль приманки. Тем, кто будет проверять вас, Москва сообщит, чтобы присмотрелись к другим парам. Они могут быть перебежчиками. Мы внесем раскол. И тут, на пике конфронтации, мы и выйдем на сцену.
— Что-то слишком легко. И просто.
— Любая попытка покушения на вас или вашу семью подвергнет опасности всю операцию «Омега». А они не захотят пойти на такой риск. Слишком много сил вложено.
Я же вам сказал, что они фанатики. А дата начала операции «Омега» примерно через месяц.
— Звучит не очень ободряюще.
— Есть кто-что еще. К каждому члену вашей семьи будет приставлено как минимум по два вооруженных агента. Они будут с вами двадцать четыре часа в сутки. Ни один из них не отдалится от вас больше чем на пятьдесят ярдов. В любое время суток,
— Теперь я окончательно понял, что вы не в себе. Вы не представляете, что такое Сэддл-Уолли. Стоит только там появиться незнакомцу, на него тут же обращают внимание! У нас муха не пролетит незамеченной.
Фассет улыбнулся.
— В настоящий момент в Сэддл-Уолли тринадцать наших людей. Тринадцать. Они привычные обитатели вашей общины.
— Боже милостивый! — тихо сказал Таннер. — Похоже, для нас наступает 1984-й[1], не так ли?
— Сегодня нам часто приходится вспоминать об этом.
— И выбора у меня нет, не так ли? Да, выбора у меня нет. — Он ткнул пальцем в диктофон и на заявление, лежащее на столе рядом. — Я на крючке, не так ли?
— Мне кажется, вы снова излишне драматизируете ситуацию.
— Нет, никоим образом. Я ничего не драматизирую... Я должен буду делать то, что вы хотите от меня, не так ли? Я должен пройти через это... Единственная возможность, которая мне предоставлена — это исчезнуть... и стать преследуемой дичью. За которой будете охотиться вы и, если вы правы, эта самая «Омега».
Фассет откровенно посмотрел Таннеру в глаза. Таннер говорил сущую правду, и оба они знали это.
— Это всего лишь шесть дней. Шесть дней из всей жизни.
4
Он с трудом осознавал, что летит из аэропорта Даллес в Ньюарк. Он не устал, но был напуган. Лихорадочно перескакивал с одного образа на другой, и картинки стремительно сменяли друг друга. Джон видел острый испытующий взгляд Лоренса Фассета, сидящего за диктофоном с вращающимися катушками, слышал тембр его голоса, задававшего какие-то невероятные вопросы; постепенно голос становился все громче и громче.
«Омега!»
И лица Берни и Лейлы Остерман, Дика и Джинни Тремьян, Джоя и Бетти Кардоне.
Все это не имело никакого смысла. Он оказался в Ньюарке, внезапно на него свалился весь этот кошмар, и он с трудом вспомнил, как передавал Лоренсу Фассету какие-то бумаги компании и подписывал отсутствующие листки из досье.
Он знал, что ничего не сможет сделать.
Часовая поездка из Ньюарка в Сэддл-Уолли прошла в молчании; водитель, получив щедрые чаевые, понял, что пассажир на заднем сиденье не расположен к разговорам, потому что всю дорогу курил и не ответил даже на вежливый вопрос, как прошел полет.
Сэддл-Уолли
основано в 1862
Добро пожаловать
Когда на щит упали лучи фар машины, Таннер взглянул на него. И когда щит пролетел мимо, в уме у него крутились только два слова «Порванный ремень».
Невероятно.
Через десять минут такси подъехало к его дому. Он вылез и рассеянно протянул водителю сумму, о которой они договорились.
— Спасибо, мистер Таннер, — сказал водитель, перегибаясь через сиденье, чтобы взять деньги.
— Что? Что вы сказали? — резко повернулся к нему Джон Таннер.
— Я сказал: «Спасибо, мистер Таннер».
Таннер, схватившись за ручку двери, со всей силой рванул ее на себя.
— Откуда вы знаете мое имя? Отвечайте, откуда вы узнали мое имя.
Таксист увидел капли пота, выступившие на лице пассажира, и сумасшедший взгляд его глаз. Тронулся, подумал водитель. Он незаметно опустил левую руку до пола. Там у него всегда лежал обрезок свинцовой трубы.
— Слышь, парень, —- сказал он, осторожно обхватывая трубу пальцами. — Если ты не хочешь, чтобы кто-то знал твое имя, сними надпись с лужайки.
Сделав шаг назад, Таннер глянул из-за плеча. Посреди газона, покачиваясь на цепи, висел железный фонарь. А под ним была ярко освещенная надпись:
Таннеры,
22, Орчард-драйв
Он видел и этот фонарь, и эти слова тысячу раз. «Таннеры, 22, Орчард-драйв». В эту секунду ему показалось, что он никогда раньше их не видел.
— Прости, приятель. Я слегка не в себе. Терпеть не могу летать. — Он захлопнул дверцу, а шофер стал поднимать стекло.
— Тогда вам надо ездить на поездах, мистер, — вежливо сказал он. — Или гуляйте себе на здоровье!
Такси рвануло с места, а Таннер, повернувшись, посмотрел на дом. Открылась дверь, оттуда выскочила собака, встречая его. Жена стояла в освещенном холле, и он мог видеть ее улыбку.
5
Белый французский телефон с приглушенным звоночком издал сигнал не менее пяти раз. Лейла сквозь сон подумала, что глупо было его ставить на столик рядом с Берни. Его он разбудить не может, а просыпается она.
Она толкнула мужа локтем в ребро.
— Мой дорогой... Берни, Берни! Телефон...
— Что? — Остерман открыл глаза и смутился. — Телефон? О, эта чертова штука. Кто его только может услышать?
Пошарив в темноте, он нащупал тонкую ручку.
— Да?.. Да, это Бернард Остерман... Междугородный? — Он прикрыл трубку ладонью и привалился к изголовью, повернувшись к жене. — Сколько сейчас времени?
Лейла включила лампу на ночном столике и бросила взгляд на часики. — Три тридцать, Господи!
— Скорее всего, какой-нибудь сукин сын из гавайской серии. Там еще нет полуночи. — Берни прислушался к голосу в трубке. — Да, оператор, я жду... Это очень издалека, дорогая. Если это в самом деле Гавайи, они думают, что я сижу за пишущей машинкой. Им ничего не вбить в голову... Алло, оператор? Поторопитесь, пожалуйста!
— Ты говорил, что хотел бы видеть эти острова, на которых не было бы мундиров, помнишь?
— Прости... Да, оператор, это и есть Бернард Остерман, черт возьми! Да? Да? Спасибо, оператор... Алло?! Я вас еле слышу. Алло?.. Да, так лучше. Кто это?.. Что? Что вы говорите?.. Кто это? Как вас зовут? Я вас не понимаю... Да, я слышу, но не понимаю... Алло?.. Алло! Минутку! Я сказал, подождите минуту!
1
Таннер вспоминает роман Дж. Оруэлла «1984», в котором рассказывается о тоталитарном государстве. —