– Куда?
– В эспрессо. Бар. Там готовят особый кофе по шиллингу за чашку. Мы выпили кофе…
– Понятно. И вот во время этой… пирушки вы поставили его в известность, что Служба не готовит никаких санкций против него.
– Да, так часто бывает, но мы об этом в отчетах не упоминаем.
Мастон наклонил голову. Вот это он может понять, подумал Смайли. Черт возьми, он действительно достоин презрения.
Смайли испытывал истинное удовлетворение, видя, что Мастон в самом деле такой неприятный тип, каким он его себе представлял.
– Из этого я делаю вывод, что его самоубийство и письмо, конечно же, вам кажутся совершенно непонятными. Что вы не находите им никаких объяснений.
– Обратное было бы удивительно.
– Вы, конечно, не предполагаете, кто бы мог его оклеветать?
– Нет.
– Он был женат, вы знали это?
– Да.
– Я вот думаю… может быть, его жена могла бы внести ясность. Я не хочу к этому подталкивать, но, может быть, кто-нибудь из Службы мог бы к ней пойти и тактично расспросить об этой истории.
– Сейчас? – бесстрастно спросил Смайли.
Мастон, стоя возле своего большого плоского стола, поигрывал обычными побрякушками делового человека – ножом для бумаги, сигарной коробкой, зажигалкой – полный набор официального гостеприимства. Он выставляет напоказ свои кремовые манжеты, подумал Смайли, и любуется белизной своих рук.
Мастон поднял глаза, изобразив гримасу сочувствия.
– Смайли, я знаю, что вы переживаете, но, не смотря на эту трагедию, необходимо, чтобы вы прочувствовали ситуацию. Министры иностранных и внутренних дел будут требовать полный и подробный отчет об этом деле, и моя задача заключается в том, чтобы в точности им его представить. В частности, все сведения, касающиеся его душевного состояния сразу же после разговора с… нами. Быть может, он об этом говорил с женой. Он не должен был с ней говорить, но мы должны быть реалистами.
– Вы хотите, чтобы к ней поехал я?
– Туда должен кто-то поехать. Это в интересах дела. Конечно, принимать решение будет министерство внутренних дел, но в настоящий момент мы не располагаем фактами. Время не терпит, вы знаете, как обстоят дела, ведь вы же занимались предварительным расследованием, и никто быстрее вас не успеет войти в курс дела. Если кто-то и должен туда отправиться, то скорее всего вы, Смайли.
– Когда я должен поехать?
– Говорят, мисс Феннан довольно оригинальная женщина. Иностранка. Я полагаю, тоже еврейка. Во время войны она многое испытала, и это, несомненно, усложняет задачу. Это особа с характером, создается впечатление, что смерть мужа оставила ее относительно равнодушной. Но, несомненно, это всего лишь видимость. Спарроу говорит, что она расположена нам помочь и, скорее всего, примет вас. Полиция Саррэя предупредит ее, и вы, думаю, сможете зайти к ней завтра с утра. Я позвоню вам в течение дня.
Смайли собрался уходить.
– Да, Смайли… (Мастон тронул его за плечо, и он обернулся. На лице Мастона была улыбка, которую он обычно приберегал для женщин определенного возраста, работавших в его ведомстве). – Знаете, Смайли, вы можете рассчитывать на мою помощь.
Черт возьми, подумал Смайли, вы действительно работаете двадцать четыре часа в сутки. Кабаре с вывеской: «У нас всегда открыто».
И он вышел.
Глава третья
Эльза Феннан
Мэрридэйл Лэйн – один из тех уголков Саррэя, в которых обитатели ведут постоянную борьбу с неизменными атрибутами пригорода. Деревья, которые жители выращивают в каждом палисаднике с помощью постоянного ухода и удобрений, лишь наполовину скрывают невзрачные, разбросанные за ними «живописные гнездышки». Незатейливость пейзажа еще больше подчеркивают деревянные совы, бодрствующие днем и ночью на крышах домов, и осевшие гномы, без устали сохраняющие равновесие над лужами с золотыми рыбками.
Жители Мэрридэйл Лэйн не спешат перекрашивать своих гномов, пренебрегая этим деревенским ритуалом, и воздерживаются по той же причине от наведения лоска на своих совах, предпочитая, чтобы годы оставили на них свой отпечаток и чтобы балки гаража сами показали следы того, что их по достоинству оценили черви и дряхлость.
Главная улица поселка, вопреки утверждению агентов по продаже недвижимости, не заканчивается тупиком. Минуя перекресток Кингстон, она нервно превращается в мощенную гравием зигзагообразную аллею, которая, в свою очередь, в районе Меррис Филд вырождается в грязную жалкую тропинку, чтобы в конце концов влиться чуть дальше в другую улицу, как две капли воды похожую на Мэрридэйл Лэйн.
На центральной площади возвышается что-то напоминающее хижину людоеда под соломенной крышей; это было построено в 1951 году в память о жертвах двух войн и теперь служит пристанищем старикам и путникам. Казалось, никто не задавался вопросом о том, что старики и путники делают в Меррис Филд. Вместе с ними под крышей памятника ютились пауки. В последнее время хижина была признана пригодной в качестве домика для рабочих, возводящих линии электропередач.
Этим утром Смайли прибыл туда пешком, оставив машину возле полицейского участка, который был расположен в десяти минутах ходьбы.
Шел холодный проливной дождь. Его капли безжалостно хлестали Смайли по лицу.
Полиция Саррея потеряла всякий интерес к делу, хотя Спарроу и отправил по своей собственной инициативе представителя спецслужбы, который должен был оставаться в комиссариате и при необходимости осуществлять связь между службой безопасности и полицией. То, каким образом погиб Феннан, не оставляло никаких сомнений. Пуля, выпущенная в упор, попала в висок; оружием послужил маленький французский пистолет образца 1957 года, изготовленный в Лилле. Его обнаружили возле тела. Все подходило под версию о самоубийстве.
Номер 15 по Мэрридэйл Лэйн оказался приземистым домом в стиле Тюдор со спальнями наверху и деревянным гаражом. Он выглядел запущенным, почти развалившимся. Смайли отметил про себя, что он производит впечатление дома, где живут артисты. Эта декорация была не в духе Феннана. Он скорее наводил на мысль о шикарных виллах и молодых иностранках.
Смайли отодвинул щеколду в калитке сада и медленно поднялся по дорожке, ведущей к двери, пытаясь разглядеть какие-нибудь признаки жизни через окна в свинцовой оправе. Было холодно. Смайли нажал на кнопку звонка.
Ему открыла Эльза Феннан.
– Мне звонили, чтобы узнать, смогу ли я вас принять. Я не знала, что ответить. Заходите, прошу вас.
Легкий немецкий акцент.
Она выглядела старше Феннана. Хрупкая женщина пугливого вида, пятидесяти лет, с коротко стриженными волосами никотинового цвета. Несмотря на внешнюю хрупкость, она производила впечатление женщины смелой и стойкой, и ее темные блестящие глаза на маленьком неправильном лице обладали какой-то поразительной силой. Лицо ее было сморщенное, изборожденное давними морщинами, как у постаревшего ребенка, всегда голодного и изнуренного. Типичное лицо беглеца или заключенного, отметил Смайли.
Она протянула ему очень чистую розовую костлявую руку. Он представился.
– Вы и есть тот человек, который расспрашивал моего мужа о его… лояльности?
Она провела Смайли в низкую темную гостиную. Вдруг Смайли стало неудобно; ему показалось, что он играет гнусную роль. Лояльность по отношению к кому, к чему? Она не была настроена враждебно. Смайли был угнетателем, а она безропотно покорялась гнету.
– Я очень симпатизировал вашему мужу. Его бы оправдали.
– Оправдали? В чем его вина?
– По предварительным данным, необходимо было провести расследование. Анонимное письмо. (Он умолк и посмотрел на нее с искренним сочувствием.) Вы понесли ужасную потерю, миссис Феннан… Вы, наверное, совсем измучились. И, должно быть, совсем не спали.
Казалось, слова Смайли ее совсем не тронули.
– Благодарю вас, однако я не думаю, что смогу заснуть сегодня. Сон – привилегия, в которой мне отказано. (С бесстрастным видом она опустила глаза.) Я и мое тело должны выносить друг друга двадцать часов в сутки. Мы уже прожили дольше большинства людей. Конечно, я понесла тяжкую потерю. Но знаете, мистер Смайли, долгие годы единственным моим имуществом была лишь зубная щетка, поэтому я не привыкла чем-нибудь владеть, даже после восьми лет супружеской жизни. Более того, я научилась страдать не жалуясь.