По пути еще встретится стена какого-то производственного цеха. С раскрытых настежь окон, в жаркую пору, всегда несутся навстречу звуки каких-то мелодий…
Пара панельных домов, заканчивающихся невнятной гостиничкой под высокими пирамидальными тополями…
Еще пара магазинчиков с неизменной уже «наливайкой»…
Дальше, трубы перекинутых через дорогу теплотрасс…
Приблудные псы под стенами… Многочисленная стая черных ворон, кружащаяся над деревьями (С детства не видел такого количества таких крикливых птиц, как встретил их снова, здесь, на Выдубичах).
Вдоль всего моего пути лежат, нетронутым мусором, пивные бутылки. Это обстоятельство вызвало во мне ответные мысли: «Сюда даже бомжи боятся соваться, чтоб забрать свой надежный, и обильный капитал. Чего же еще можно было ожидать от такого места? Разве, что Соловья-разбойника в кустах…»
…Общежитие населяли в основном вчерашние колхозники со всеми, как говорится, вытекающими оттуда последствиями. Они приезжали с сел, как правило, всем кагалом, получая за свою работу отнюдь не те золотые горы, как было обещано им в рекламных посулах.
С учетом их привычек, на которых я не стану акцентировать внимание в данном месте, жизнь представлялась мне уже не такой безоблачной. А еще предстояло как-то налаживать здесь свой литературный быт? Что на то время мне уже представлялось почти нереальной перспективой. Ко всем моим бедам добавилось то обстоятельство, что у меня заканчивались деньги, а зарплату здесь обещали только к июню месяцу. По редким выходным теперь предстояло искать работу, выходить на так называемый «пятак», к станции метро «Вокзальная», чтоб заработать в день по каких-то 50 гривен, на которые и предстояло научиться выживать на первых порах в этом огромном городе…
…Смирительной рубашкой для этих бывших колхозников здесь, я так понял, выступал комендант П. Б. Очевидно, бывший мент, который имел довольно-таки интеллигентную внешность, которую ему придавали блестящие очки в золоченой, металлической оправе. Потом ему их разбили, вместе с физиономией, очевидно озлобившись на него за то, что он выбросил за борт этого ковчега какого-то очередного запойного алкаша. Приезжал комендант к вверенному ему зданию на своей иномарке. И как опытный капитан, не давал спуску своей команде на судне.
На каждом этаже он посадил по дежурной, что присматривали там за порядком. За грубое нарушение режима нарушители молниеносно вылетали за борт общежития, а потом и фирмы. Обычно такие отчисления организовывали дежурные, поскольку знали все и про всех. Особенно тех, кто пил запоями…
На меня это произвело сильное впечатление.
Поговорив с дежурными, я пришел к выводу, что все они люди определенные. В каждой из них были свои дети. Та же Захаровна крутилась сразу на нескольких работах; по старой еще советской привычке, что-то постоянно крутила на спицах. Две толстые сестры, которые мне откровенно не нравились. Обе они дружили с кастеляншей. Той самой породистой женщиной, которая терпеть меня не могла. Она считалась любовницей П. Б., не пропустила не одного случая, чтоб хоть как-то уязвить мое самолюбие. Там, возле грязного постельного белья, образовался как бы «высший свет» работающих здесь женщин, задающий тон поведения в общежитии.
С этого ансамбля «песни и пляски» имени коменданта Б.П., как-то невольно выпадала Мария Алексеевна. Женщина по всему увлеченная, и чего-то явно ищущая даже в свои 47 лет; неистово верящая в своего московского бога. По ее словам, она около тридцати лет проработала на настоящем производстве…
Ее неистовая вера вызывала подозрение в сослуживиц. Они предпочитали вместо такой веры, все же, получать больше радостей от живого общения с кастеляншей; простому обывательскому счастью, зацикленному на семье и детях, муже в кого он был, на тех сплетнях и интрижках, которые неизменно присутствуют в каждом рабочем коллективе.
Мария Алексеевна выборочно дружила лишь с некоторыми из дежурных, все больше отдавая предпочтение чтению церковной литературы, молитвам и общению с жильцами. Такой это был тип характера.