— Отзовите собаку, — повторил свое требование «профессор», и в ответ на это Ябовский издал какой-то гортанный звук, заставивший собаку тут же вернуться к хозяину. Теперь Ябовский с собакой на руках, выдвинув вперед здоровое плечо, стоял лицом к лицу с «профессором».
— Ого! — засопел «профессор», размахивая мешком. — Я пришел сюда по поручению коменданта.
Ябовский выплеснул в «профессора» целый поток невнятных слов. Они просачивались сквозь его искалеченные губы, как озлобленный писк затравленной крысы.
— Катись к черту со своим комендантом! — крикнул Мюллер.
Кричали все. Поднялась суматоха: «профессора» оттащили от Ябовского и посоветовали ему как можно скорее убраться. Но «профессор» поглядел на нас сверху вниз и заявил, что никуда не уйдет. Мне кажется, во всем бараке я был единственным, кто понял, что происходило в этом человеке. Он воплощал Закон. Он явился по поручению коменданта, и его требование имело силу документа — оно было, можно сказать, подписано и снабжено печатью.
Я весь напрягся от ожидания: у кого же из этих людей хватит мужества защитить собаку от «профессора», несмотря на то что за ним — власть? Это сделал Ахим. Мне кажется, именно этого я и ждал. Ведь это наш Ахим осмеливался читать, рацеи повару, если тот ленился прикрыть котел и мы стачивали себе зубы о налетевший в похлебку песок. Это Ахиму пригрозил комендант, что закует его в кандалы, если он еще раз осмелится приставать к нему со своими требованиями. Но Ахим все же пошел к нему снова и выудил у него порошок белладонны для одного нашего больного, которого измучила дизентерия.
Если и был на свете человек, заслуживший имя «товарищ», то именно Ахим, и все это знали.
Он легонько похлопал «профессора» по жирной груди, словно давая ему понять: «Ты славный парень, но я хочу сказать тебе несколько слов».
— Надеюсь, вы разрешите нам освободить собаку от земного существования со всеми надлежащими церемониями? — так начал Ахим свои дипломатические переговоры.
«Профессор» благожелательно взглянул на него. Во-первых, к нему обращался с просьбой не кто-нибудь, а Ахим. Во-вторых, среди нас поднялся ропот, мы сочли Ахима отступником. «Профессор», согласившись вопреки нашей воле с его предложением, тем самым доказал бы, что закон все-таки что-то значит. В конце концов он сказал:
— Боже милосердный, к чему вам устраивать с этой тварью такой спектакль? Каждая лишняя минута, которую проживет этот пес, может погубить нас с вами.
Мы захихикали, но Ахим ответил с полной серьезностью:
— Дайте нам хоть немного времени. Мы бросим жребий: не может же весь барак насытиться одной собакой.
«Профессор» крякнул от удовольствия. Когда он уходил, пожелав нам «приятного аппетита», его лицо сияло от восторга.
Ахим подождал, пока он скроется из виду.
— Теперь будьте начеку, — обратился он к нам. — Бобби останется здесь. Но мне нужен человек с умелыми руками.
Взгляд его упал на меня.
— Пойдешь со мной?
Еще бы! Мюллер, вконец расстроившись от зависти, пытался заговорить с Ахимом, но сутолока в бараке не позволила и слова сказать. Я видел также, как ко мне проталкивается Ябовский. Должно быть, он решил, что сблизится со мной, раз уж я помогаю прятать Бобби. Я заметил в его глазах улыбку, но притворился, что ничего не вижу и занимаюсь поисками ножа, который нужно было взять с собой. Отыскав нож, я вышел с Ахимом из барака. Мы шагали вдоль колючей проволоки, направляясь к ручью. Ручей пересекал отдаленный угол лагерной территории и вяло струился под колючей проволокой, пробираясь к морю. Отлогие берега ручья густо поросли камышом. Здесь было всегда очень тихо.
— Слушай, — обратился ко мне Ахим, — никто не должен знать об этом, кроме нашего барака. Мы нарежем сухого камыша, сплетем из него корзину и посадим гуда Бобби. Потом вместе с корзиной спрячем его в яме недалеко от нашего жилья. Но нам придется по очереди караулить, чтобы кто-нибудь невзначай не наступил на это место. А каждый раз, как стемнеет, мы будем забирать его в барак. Ну что, каков мой план?
План был великолепный. Впервые в жизни я участвовал в такой стоящей проделке, и этим я был обязан Ахиму.
Затея Ахима меня увлекла, и я повеселел. Ахим лукаво глядел на меня. Он был в восторге от собственной хитрости.
Кончик его крупного, слегка искривленного носа вздрагивал от удовольствия, словно у кролика, учуявшего пищу. Как обычно, весь костюм Ахима составляло полотенце, обернутое вокруг бедер. Я с восхищением разглядывал гибкое тело товарища, покрытое загаром — не матово-шоколадным, какой я нередко наблюдал у брюнетов, а золотисто-бронзовым. В наших жилах текла одна кровь. Я гордился Ахимом. Мы скакали по песку, как расшалившиеся мальчишки, — Ахим на метр впереди меня.