— Слушай, Мюллер, — сказал я, — немецкая армия подходит!
С минуту он глядел куда-то за море. По его спине было видно, как он дышит — глубоко и ровно, словно человек, готовый встретить надвигающуюся бурю или грозящую ему катастрофу. Поведя плечом, Мюллер обернулся ко мне.
— Я ее не звал, — ответил он и ушел.
Глядя прямо перед собой, я смахнул с одеяла несколько песчинок. «Это ты ее звал» — таков был смысл ответа, и я его хорошо понял. Конечно, Мюллер был прав. Меня ждет родной дом, а не каторжная тюрьма или еще того похуже, как Мюллера и многих других. Я смотрел, как он волочит ногу по песку. Этот человек собственными руками смывал с меня дерьмо, да и всего, что сделали для меня другие, я тоже никогда не забуду. Я был глубоко взволнован. Мысли, которые я до сих пор трусливо подавлял, просились наружу, они властно требовали, чтобы к ним прислушались. В смутной надежде глядел я на море, лениво выгибавшее спину под ласками теплого ветра. «Дай им бог вовремя унести ноги» — это было все, что я мог пожелать моим друзьям.
Взгляд мой отыскал на другом берегу бухты маленький крестьянский дом у подножия горы. Правда, я видел лишь его крышу, самый дом был скрыт от меня цветущими деревьями.
Передо мной расстилались ослепительно белые, девственно чистые дюны. Мне понадобилось выйти. Я стал у ограды и вдруг заметил за нею следы эспадрилий — плетеных туфель, какие обычно носят крестьяне в этих местах. На песке ясно отпечатались веревочные подошвы. Само по себе это открытие не имело бы никакого значения — если бы следы не обрывались против нашего барака. Следовательно, человек, обутый в эспадрильи, приходил с какой-то определенной целью и именно сюда.
Я двинулся вдоль колючей проволоки, по следам, и они вскоре привели меня к песчаному холму. Дальше можно было не ходить: отсюда было хорошо видно, куда они ведут, — к единственному в этих местах селению; правда, я различал только крыши домов. Я повернул назад. Начиная от лагеря по песчаной равнине тянулся рядом с моим еще один след. Отпечатки левой ноги были очень отчетливы, следы правой, наоборот, почти терялись в песке. Они обрывались возле следов, которые я заметил раньше. Неодинаковые отпечатки ног навели меня на мысль, что это был хромой, то есть Мюллер. Значит, не кто иной, как он, встречался с крестьянином из селения.
Я на минуту остановился, напряженно размышляя. Откуда взялись чай и печенье, которые я получал? И каким образом Ахим доставал кофе по твердым ценам, как он заверил меня вчера? Все это были вопросы, живо меня интересовавшие. Мне также пришли на память слова, которые я до сих пор считал плодом моего лихорадочного бреда. Я принял решение, показавшееся мне очень умным.
Спокойно, как ни в чем не бывало вернулся я на свое место возле барака.
Позади меня, возле узкой стены барака, грелись на утреннем солнце заключенные, а неподалеку, на гребне дюны сидел Ахим. Увлеченный своей идеей, он трудился над куском жести, сооружая печку для варки кофе.
— Эй, доктор! — крикнул я.
Ахим моментально поднял голову. Остальные спокойно лежали на своих местах.
— У тебя же вместо ящика получается цилиндр, — продолжал я самым невинным тоном. — Возьми планку и выгни по ней края.
Он последовал моему совету, но делал все невероятно смешно и неловко — еще одно доказательство того, что я не фантазировал во время болезни. Но с чего бы я стал выдирать ему глаза, как утверждал Мюллер? Я внимательно разглядывал его, словно ожидая, что в любую минуту он может измениться и я увижу перед собой другого Ахима. Однако, за исключением того, что он был на редкость неловок в своей работе, я не заметил в нем ничего нового. То был прежний, хорошо мне знакомый Ахим. Мюллер с его ночным свиданием и мятежными речами казался куда более подозрительным, чем этот доктор, которому даже не приходило в голову извлечь выгоду из своей профессии. Ясное дело, Ахим иногда тоже выходил ночью, но что с того? Это была обычная ночная «прогулка» обитателей барака.
Остаток дня прошел без каких-либо примечательных событий. Я все время лежал под тентом и дремал. Вот уже месяц, как дома не получают от меня вестей.
Да ладно, скоро мое заключение кончится и я смогу все рассказать им сам, смогу опять есть с настоящей тарелки, спать в настоящей кровати и пользоваться горячей водой для бритья. Однако мне было бы приятнее вернуться домой славным воином, может быть, даже с наградой, а еще того лучше — с перевязанной головой: ведь после такого долгого отсутствия Эрна, конечно, ждет героя.