Петр Кузьмич раскрыл тетрадь, обмакнул перо в чернильницу и четкие почерком вывел:
«Дневник Монголо-Сычуаньского путешествия 1907–1909 П. К. Козлов.
Кяхта»
Экспедиция уже по существу началась. Следовало сделать первую запись в дневнике. Почин — дело великое.
Петр Кузьмич глянул в окно. В густой черноте осенней ночи мерцали огоньки Кяхты — прощальные улыбки Родины. Как всегда, горечь разлуки с ней сжала сердце. Он записал в дневник первую фразу: «Осень 1907 года…». Снова задумался. Стоит ли поддаваться грусти, когда уже завтра тебе предстоит открывать дороги в неведомое и начнет сбываться то, о чем ты мечтал годами. Перо уверенно забегало по бумаге:
«…Путешественнику оседлая жизнь, что вольной птице клетка. Пройдут порывы первой радости, и опять обстановка цивилизованной жизни, обыденность становятся тяжелыми. Таинственный голос будит душу, мысль уносит в покинутые места Центральной Азии, короче — «даль зовет»… Словно в ней именно высшее благо, которого не найти в России, в Европе. Да, это благо — свобода и приволье странника, хорошо читающего обстановку диких, неведомых до него картин природы, стран нику, сделавшемуся крестным отцом многих представителей растительного и животного царства, мало этого, крестным отцом многих гор, долин, речек и их обитателя — человека! Для меня, проведшего столько лет среди природы Центральной Азии, вкусившего прелесть этой жизни вместе с Пржевальским, умевшим, как никто другой, зажечь пламень любви к науке, к путешествию, у меня сложилось убеждение, что самыми лучшими, самыми счастливыми годами моей жизни, годами, на которые я могу со спокойной совестью оглянуться, что они не пропали даром, есть годы жизни в Центральной Азии…».
«Да, это действительно так, — подумал Петр Кузьмич. Сколько раз я бывал поэтически счастлив, стоя липом к липу с дикой, грандиозной природой».
Строка за строкой ложились на первые страницы дневника. Наконец первая запись готова. Экспедиция началась. Скорее спать. Завтра в путь.
Холодным ветреным утром 28 декабря 1907 года (по старому стилю) экспедиция покинула Кяхту. Был разгар зимы. Морозы нередко достигали 36°. Но особенно донимали путешественников сильные западные ветры, нередко переходившие в бури. Лишь через месяц пути, когда члены экспедиции уже миновали Ургу[19] и углубились в Южную Монголию, появились февральские ясные проблески и стало иногда ласково пригревать солнце.
18 февраля экспедиция прибыла в ставку монгольского князя Балдын-цзасака, расположенную в южной Гоби.
Балдын-цзасак, невысокий старичок лет шестидесяти, с приятным, не лишенным благородства лицом, принял экспедицию очень дружелюбно. Не успели усталые путешественники оглянуться, как перед ними появился маленький столик с монгольским кирпичным чаем, заправленным молоком и маслом, и, что очень обрадовало Петра Кузьмича и его спутников, блюдом свежих лепешек.
На следующий день Балдын-цзасак прибыл в лагерь экспедиции. Князя усадили на почетное место рядом с Козловым. Подали угощение, завели граммофон. Балдын-цзасак и его свита были в восторге. Они смеялись, оживленно переговаривались, спрашивали, кто же это поет, и старались залезть головой в рупор граммофона, чтобы узнать: кто же все-таки там находится? Особенно гостям понравилась пластинка, на которой были записаны голоса различных животных. С удовольствием слушали они военные марши и хоровое пение.
После обычных расспросов о здоровье началась деловая часть переговоров — о найме животных, проводника, юрты, о маршруте экспедиции. Зашел разговор и о Хара-Хото. Узнав о желании Петра Кузьмича посетить низовья Эдзин-Гола, князь спросил:
— Почему вы во что бы то ни стало хотите идти на Эдзин-Гол, а не прямо в Алашаямынь[20], куда и дорога хорошая и времени потребуется меньше, а потому меньше трудов и издержек? Вероятно, на Эдзин-Голе у вас есть что-то, представляющее для вас большой интерес?
— Да, — ответил Петр Кузьмич. Он внимательно посмотрел на князя и добавил:
— Вы правы. Там есть очень любопытные развалины старинного города.
Балдын-цзасак был поражен. Но, преодолев удивление, он хитро спросил:
— А вы откуда знаете?
— Из книг наших путешественников, из писем друзей.
— Вот оно что, — глубокомысленно протянул князь. — Я слышал о Хара-Хото от моих людей. Они бывали там. Действительно, существует город, обнесенный стенами, но его постепенно засыпают пески.
Петр Кузьмич обрадовался чрезвычайно. Значит, на самом деле есть таинственный, покинутый людьми город, и монголы знают туда дорогу. Однако он и виду не подал, что возликовал в душе, услышав признание князя.
— Князь, скажите, пожалуйста, а что рассказывают ваши люди о Хара-Хото?
— Говорят, там на развалинах бывают торгоуты и втихомолку копают, ищут скрытые богатства.
— Какие такие богатства?
— Всякое говорят. Говорят, правитель Хара-Хото Хара-цзяньцзюнь, когда город осадили враги, двух жен своих убил, а богатства в землю зарыл. Сам потом в бою погиб. Другие говорят, жены сами умерли, своею смертью, а Хара-цзяньцзюнь зарыл с ними много добра. Торгоуты и ищут эти богатства. Внутри крепости, у субурганов, они вырыли глубокий ров и уже достигли крыши кладовой, как вдруг из ямы выскочили две змеи, красная и зелено-серая. Поняв, что это жены Хара-цзяньцзюня, стерегущие клад, торгоуты все бросили и убежали. Больше не копают. Темное место, заколдованное место.
Князь горестно покачал головой. Однако, желая сделать Петру Кузьмичу приятное, добавил:
— Но вы, русские, все знаете, и только вам под силу такие работы. Мне кажется, торгоуты не станут препятствовать вам и позволят провести раскопки.
— Князь, мы могли бы рассчитывать на вашу любезную помощь?
Помолчав немного, Балдын-цзасак сказал:
— До сих пор там никто не был. Торгоуты тщательно скрывают Хара-Хото и старинный путь через этот город в Алашаямынь. Так что, пожалуйста, не говорите, что я рассказал вам о развалинах, просто скажите: «Сам знаю, и потребовал, мол, у Балдын-цзасака проводников и верблюдов, чтобы прибыть в ставку торгоутского князя».
Князь улыбнулся. Улыбнулся и Козлов. Их взгляды понимающе встретились, и Петр Кузьмич, привстав, крепко пожал князю руку.
Распрощались. Длившийся четыре часа визит был окончен. Князь уехал. Петр Кузьмич остановился у входа в палатку. Как хорошо, тихо и приятно было вокруг. День медленно угасал, надвигались сумерки. Весь западный край неба полыхал чудесным гобийско-монгольским закатом. На восточном небосклоне показался красавец Юпитер…
Быстро пролетело время в гостеприимной ставке Балдын-цзасака. Холодным пасмурным утром 1 марта экспедиция покинула лагерь и, сопровождаемая князем и его свитой, направилась на юго-запад. У колодца Бартун-Хадук старый князь дружески попрощался с путешественниками. Пожимая руку Петра Кузьмича, он шепнул ему на ухо:
— Прощайте, я уверен, что вы попадете в Хара-Хото и найдете там много интересного.
Степные лошадки вихрем понесли ловких монгольских наездников. Несколько минут — и старый князь и его свита исчезли из виду. Караван продолжал свой путь.