- Добрый вечер, тетушка Бирджа, я не рано?
- Да будут все твои дни добрыми, Ага, мы тебя ждем, проходи, пожалуйста...
Во дворе было сумрачно. Они молча миновали первую комнату, во внутренней Сеид Азим увидел Тарлана. Поэту не удалось скрыть изумления на своем лице при взгляде на друга. За прошедший месяц молодой человек изменился так, что его трудно было узнать. Вместо круглолицего молодого парня Сеид Азим увидел аскетически худого человека, с ввалившимися глазницами, с серовато-мертвенным цветом лица, обросшего щетиной. Багровый рубец - след палки - наискосок пересекал его лоб. Тарлан лежал, при виде Сеида Азима он попытался приподняться, но не смог. Поэт шагнул к другу и удержал его в постели, наклонился и поцеловал в лоб, над шрамом, потом сел на тюфячок рядом с другом.
- Не вставай, не вставай...
- Видишь, Ага...
- Вижу...
Бирджа-ханум вышла заварить чай. Они молчали, не находя слов начать важный разговор. Тарлан отрывисто спросил:
- Как Махмуд-ага?
- С ним все хорошо, шлет тебе привет, интересуется, как твои дела...
- Знаю, спасибо ему...
- Все мы душой с тобой...
- Знаю, спасибо вам... Как Рза-бек? Школа?
- Нашли сарай, теперь переоборудуют для школьного помещения. Покупают стулья. То да се... Каждый делает, что может, вот и ты поправишься поможешь.
Губы Тарлана скривила грустная усмешка:
- Нет, Ага, я уже все, я выпал из ряда...
- Почему?
- Ты сам знаешь, Ага. Я уже не смогу выйти к друзьям, слишком велико было оскорбление, чтобы кто-нибудь мог про него забыть, это выше моих сил, моей гордости.
Сеид Азим понимал причину горя Тарлана. "Будь ты проклято, время, если твои традиции и понятия ломают, увечат молодые, чистые души, не могущие перенести оскорбления и обиды чести... Надо научить Тарланов бороться, не отступать, не падать духом..."
Полные слез, печальные глаза Тарлана смотрели на поэта.
- Не считай своих друзей такими безжалостными, Тарлан. Кто думает о том, что произошло...
- Упаси аллах!.. Но ты же знаешь ширванцев, шемахинский Базар. Куда я с таким лицом смогу выйти? Как только увидят меня со шрамом, тотчас кличку прилепят, да еще бог знает что будут болтать за спиной. У меня нет выхода...
Тарлан многое хотел сказать Are...
- Ты не все еще знаешь, Ага. Отец решил меня женить. Но не на той, кого я люблю... Любимую мою вырвали из моей жизни, но вырвать из моей души ее никто не сможет...
Он мог бы еще добавить, что без Соны решил не оставаться в отчем доме, что вместе с Соной погубили его мечты, его желания, вместе с ней задушили стремление жить и надеяться на счастье.
- Я не могу жениться на нелюбимой, это выше моих сил...
Поэт печально смотрел на друга, оскорбленного и униженного при друзьях отцом. В довершение всех бед несчастный парень ничего не знает о своей любимой. У Сеида Азима не было сомнения в том, что Тарлан горюет о Соне, он просил как-то написать газель для любимой девушки, а потом сама Сона намекнула поэту о своей любви к юноше. Но сказать о своих предположениях Сеид Азим не считал возможным, во-первых, чтобы не обнаружить, что он знает тайну друга, а во-вторых, тайна Соны не принадлежала одному Сеиду Азиму, нельзя подводить людей, которые прячут несчастную. Как еще сложится жизнь? Все равно Тарлан не сможет на ней жениться. Гаджи Асад скорее убьет обоих, чем позволит такое.
И Тарлан не мог признаться Are, что больше позора оскорбления он переживает исчезновение Соны, страдает, что бандиты увезли ее в горы.
Мысленно они говорили об одном и том же, но законы воспитания, законы жизни на давали им возможности на откровенность без утайки.
- Что же ты хочешь делать?
- Я должен уехать из дому.
- В таком состоянии? Ты еле сидишь... А ты подумал о тетушке Бирдже, ведь она с ума сойдет от горя...
- Не приведи аллах! Маме и всем домашним я скажу, что еду на поклонение имаму Рзе в Мешхед, но от тебя скрывать не стану, что отправлюсь совсем в другие края, пока еще не знаю куда... Хотя должен признаться, во сне мне чудится, что меня кто-то призывает к себе, - может быть действительно святой имам, кто знает? Мне стадо немного лучше, через день-два, я думаю, у меня достанет сил подняться с постели. В таком состоянии никто не заподозрит, что я не еду на поклонение... Передай друзьям, что были так добры ко мне, пожелания осуществления наших мечтаний... Только бы они исполнились...
- Тарлан, дорогой, это были мечты наши общие - добиваться образования для нашего народа. Не только Рза-бек, но и я, и ты должны...
- Нет, дорогой, мои надежды рухнули, рассыпались в прах, теперь я не борец, я оказался бессильным, бесполезным...
- Зачем ты так говоришь? Раз ты решился на отъезд, поедем вместе учиться, получим образование, чтобы учить других.
- Отец разрешит мне стать только священнослужителем, таким, как Молла Курбангулу, на это он деньги даст, ни на что другое...
С чувством сожаления и горькой грусти поэт взглянул на друга.
- Твой уход - еще одна победа тех, кто Рза-бека называет "Урус Ирза", кто объявил его школу греховной...? Жаль, что теперь тебя не будет в наших рядах.
- Я никогда о вас не забуду. У меня к тебе просьба, не сочти за труд, Ага!
- Пожалуйста, Тарлан.
- Я дам тебе деньги, - он приподнял тюфяк и вынул маленький сверток. Отдай их Джинн Джаваду, пусть купит для меня теплую одежду. То, что останется после покупки, нужно будет передать смотрителю караван-сарая Махмуда-аги. Когда деньги мне понадобятся, я сам у него возьму.
Сеид Азим сокрушенно воскликнул:
- Мне кажется, ты в своих расчетах совсем забыл о матери... Как ты можешь быть с ней таким жестоким!
- С мамой я поговорю, она должна меня понять... Лучше надеяться на счастье в чужих краях, чем твердо знать, что меня здесь ожидает.
- Слушай, ага Тарлан, а вдруг тебе удастся переубедить отца?
- В чем? Он не откажется от того, что составляет смысл его жизни. Встреча наша откладывается до страшного суда, может быть, тогда разрешится наш спор с ним... И с тобой, боюсь, мы тоже больше не свидимся... "Я не вернусь на озеро, с которого спугнули мою лебедушку..." - прошептал он.
У поэта сжалось сердце. Он чувствовал, что прощается с другом навсегда, но, чтобы хоть немного приободрить Тарлана, сказал:
- Не говори так... Я тоже скоро уеду. Авось судьба столкнет нас еще раз. Да и ширванская земля обладает притягательной силой...
- Ты твердо решил поехать учиться, Ага?
- Решил, ага Тарлан!
- Куда?
- В Наджаф... Нужно еще многое узнать, чтобы осмелиться учить других.
- Да будет удачным твое путешествие, Ага!
На прощанье друзья обнялись и поцеловались. Поэт покинул дом Гаджи Асада, так и не встретив самого хозяина. Визит его прошел незамеченным. Бирджа-ханум возлагала большие надежды на могущественное влияние потомка пророка на ее сына. От внутренней чистоты поэта люди становились лучше, может быть, и ее сыну станет легче, Ага обязательно ему поможет... Не подозревая о том, какие над ней сгущаются тучи, и только сетуя на то, что не успела угостить гостя чашкой чая, Бирджа-ханум проводила его до ворот и поцеловала ему руку.
... Впереди лежала дорога. Она ждала двух наших друзей, одного из них вела к надеждам и образованию, второго - в неизвестность.
Дороги поглотили Сону, потом - Тарлана. Как будто и не было на ширванской земле восхищавшей танцами красавицы Соны. Сорвали благоухающий цветок... А Тарлан... Тарлан не поехал учиться, к чему призывал его поэт, не ушел на поклонение к святыням мусульман, как обещал дома, он избрал для себя участь странника в пустыне... На какой берег бурного океана времени выбросят Сону и Тарлана эти дороги?
Жизнь продолжается, такая, как прежде, и никто не вспоминает об исчезновении этих двоих. Только у Бирджа-ханум не просыхают глаза от слез.
СВАДЬБА