Он Ширван в храм науки решил превратить,
Завести просвещенье, читальню открыть...
Тот невежда и лжец, кто твердит, что аллах
Запретил говорить на других языках...
Вникни в смысл этих слов и в душе сохрани,
Что раскрыл нам в стихах сей второй Хагани:
Миллионы в России живут мусульман,
Но невежества их покрывает туман.
Путь к наукам Россия открыла и нам,
Вознесем же за это хвалу небесам...
... Служители Джума-мечети готовились к собранию мусульман исповеданий разного толка. Начисто вымели полы; место, где верующие оставляют обувь, покрыли свежим слоем глины. У стены, где будут сидеть господа и беки, разложили тюфяки и подушки. Все пространство мечети разделили на две половины, в той, где будут мусульмане-шииты, на молитвенные коврики положены специальные глиняные налобники, к которым во время молитвы шииты прикладывают лоб в поклоне, на каждом выгравированы стихи из сур корана. Их заранее принесли из мечети Сарыторпаг. На половине у суннитов этих небольших прямоугольников не было... Сегодня, наверно, впервые в истории Ширвана мусульмане суннитской и шиитской сект должны были одновременно совершить намаз в одной мечети. По просьбе главы суннитской секты Ширвана господина Гаджи Меджида-эфенди вершить молитву должен был глава шиитов - Ахунд Агасеидали. Гость - господин Сеид Унсизаде - должен был выступить после него.
Сеид Азим был в приподнятом настроении. Он пришел в Джума-мечеть задолго до начала молитвы. Мечеть была набита до отказа, с одной стороны сунниты, с другой - шииты. "Не сон ли я вижу? Неужели это правда? Разве само по себе присутствие стольких людей, в былые времена враждовавших друг с другом по любому поводу, не свидетельствует о том, что наши труды не пропали даром?" - думал Сеид Азим и радовался. В договоре двух главных ревнителей шиитской и суннитской сект он видел начало будущего всеобщего единения. С радостью, будто тесня ее, уживалось и сомнение: "Возможно ли то, к чему он стремится? Дождется ли он осуществления своих мечтаний?"
Ахунд Агасеидали совершал молитву перед алтарем, мукаббир повторял с кафедры.
... Речь господина Унсизаде была выслушана с должным вниманием. Но на лицах присутствующих ни он, ни Ахунд Агасеидали не могли ничего прочесть, и это настораживало поэта. Господин Унсизаде говорил с кафедры об открытии школ для детей мусульманской нации, о мусульманских газетах.
После того как выступил гость, слово предоставили поэту. Сам Ахунд Агасеидали назвал имя оратора: Гаджи Сеид Азим Ширвани. Не было единодушия в том, как встретили присутствующие это выступление: враги сдерживались только из страха перед влиятельными уважаемыми участниками собрания, друзья взирали с надеждой.
- Настало время, когда мы должны прислушаться к тем, кто призывает нас пробудиться от сна неведения. Неоценимые богатства, выработанные человечеством, лежат перед нами. Эти богатства составляют сокровища мировой науки. Только люди образованные смогут ими воспользоваться. Если восточные народы хотят проснуться, то они должны прислушаться к народам Севера, которые раньше нас встали на путь образования...
- Ну разумеется, до сего дня мы жили без петуха, солнце у нас не вставало... Север пусть остается со своей религией, а мы со своим исламом останемся! - прозвучал в тишине чей-то голос.
- Ислам... - И тут Сеида Азима взорвало: - Ислам, о котором толкуете вы, ведет нацию назад! Наш народ находится под влиянием молл, не знающих ничего, кроме своих молитв и проклятий всему новому... Страны, где ислам является основной религией, еще больше отстали, чем мы! Я много ездил по свету, многое повидал. - "Не горячись!" - говорил себе Сеид Азим, но не мог совладать с собой. - Да, я говорю резко, но зато истинную правду. Ислам всюду противостоит прогрессу... Если мы мечтаем о возрождении нашей нации, мы прежде всего должны положить конец разногласиям и раздорам, которые являются причиной пролития крови, должны перестать оплакивать давно прошедшие времена, когда арабские халифы боролись друг с другом за власть над первыми мусульманскими племенами и из-за этого убивали своих ни в чем не повинных братьев. Традиции и обычаи предков должны быть переосмыслены, чтобы старозаветные догмы не тянули наш народ назад!
Даже друзья Сеида Азима испугались, не зная, что предпринять: "Чем может закончиться подобное выступление? Зря!.. Зря он так! И Ахунд будет не в силах сдержать возмущение толпы, подогреваемой врагами поэта..."
Многие верующие не могли понять глубины антирелигиозного выступления поэта. Слишком они были невежественными и не сведущими в истории ислама. Да и много непонятных им, мудреных слов содержала его речь... Богохульство, звучавшее в словах Сеида Азима Ширвани, раньше всех и лучше всех понял именно Ахунд Агасеидали. "О всемилостивый аллах! Спаси и помилуй своих детей! О аллах! Не дай пролиться крови сеида, крови поэта в мечети! О аллах! Не окропи кровью порог священного дома!"
Возможно ли, что святым Ахундом руководило предчувствие, что он прочел на скрижалях судьбы поэта предопределение? Ответить на это, дорогой читатель, не в моих силах. Во всяком случае, великий творец, которому так поклонялись и Ахунд и наш поэт, не сумел предотвратить трагедию, случившуюся через несколько лет после событий этого дня...
"О аллах! Мне не следовало давать Сеиду Азиму слово! Как я был слеп, если думал, что он крепок в своей вере! Несчастный слепец! Что он говорит? Он же подписывает самому себе смертный приговор! Хорошо, что я, Махмуд-ага и другие влиятельные люди рядом, в противном случае с ним расправились бы на месте... Довольно богохульства! Он же рубит самые корни. Пусть пеняет на себя. Этого нельзя допустить!"
Ахунд неожиданно вспомнил беседу с Сеидом Азимом.
Спор между ними начался в мечети Иманлы. Поэт утверждал, что многие духовные пастыри мусульман противостоят образованию, им достаточно того малого, что дает им изучение сур корана. Он привел слова святого халифа Али: "Я раб того, кто научил меня одной букве".
Ахунд, пренебрегая всегдашней своей сдержанностью, почему-то обиделся и прервал его:
- Что касается меня, то все открывающиеся в Ширване школы освещены моей рукой! Это раз! И два: твой всегдашний идол - Мирза Фатали Ахундов - разве не воспитанник Ахунда Гаджи Алескера? Он стал ему вторым отцом! Кто первым начал обучать своих дочерей? Моллы! Кто первым послал своих сыновей в русские земли учиться? Опять же моллы и беки!
- А что вы делаете для детей простого народа? Они даже не понимают смысла молитв, которым вы их учите!
- Каких молитв они не понимают? Тех, что записаны в коране!
- Пусть учатся!
- У многих ли из них найдутся средства для обучения арабскому языку в Наджафе?
- Какой же ты предлагаешь выход?
- Перевести коран на родной язык! Уже давно англичане, французы и немцы перевели коран на свои языки, знают смысл его сур лучше самих мусульман. Только понимая, во что веришь, - веришь искренне. Прочитав коран, люди сами разберутся, какие законы в нем устарели, какие живы и по сей день. Несчастные бедняки стонут под гнетом законов, смысла которых не понимают. Они вынуждены доверяться толкователям, которые стараются обвести их вокруг пальца...
- Тебе хорошо известно, что я никогда не обманывал прихожан!
- А много ли людей, подобных вам, Ахунд-ага?..
- О аллах! Возьми меня под свое покровительство! Не дай злобе овладеть моим сердцем!
Именно это вспомнилось Ахунду, но было уже поздно. "Как я мог дать ему слово! Я всегда возвеличивал его перед единоверцами... И этого человека беднота и просвещенные люди, купцы и беки уважительно называют "Ага"! Нет, Сеида Азима не остановишь".
А поэт продолжал:
- История человечества замешена на крови, покоится на костях и черепах. Если бы праотец человечества восстал из могилы и пришел к нам, детям Востока, он бы ничему не удивился, все осталось по-прежнему. Историю Ширвана я пишу, обращаясь к историческим трудам предшественников. Я увидел, как отцы, защищая свою единоличную власть, ослепляли родных сыновей. Как сыновья в борьбе за власть предавали своих отцов. Как братья становились жертвами своих же братьев. Не было в истории ни одного дня без траура, всегда находилось место на земле, где люди истребляли друг друга. Когда же мы, освободившись от мрака невежества, открыто взглянем на мир? Как другие народы, будем заботиться брат о брате, друг о друге, забыв религиозные распри?