колдуны эти, они не вернутся уже, не переживай.
Шура помогла подруге встать и ушла, бормоча себе под нос охранное заклинание, которому научила ее бабка. Никаких секретных чекистов не было, это Шура знала точно. Хорошо, хоть эти колдуны душу из девки не вынули. Но надо ее в другое место отдать, мало ли что они с ней сделали.
* * *
— Моисеич, а что ж мы деньги у гадалки не забрали? Самим скоро жрать нечего будет, а ты добычу, считай, на дороге оставил, — ворчал Синицын.
— Разве то деньги? Плюнуть и растереть. Сколько там было? Рублей десять.
— Четырнадцать рублей и семьдесят пять копеек, если точно.
— Крохобор ты, Сидор. Считай это платой за экзамен. Смотри теперь, без моего ведома не делать ничего. Брать надо сразу, и так, как ты говорил, чтобы в тюрьму не сесть, а не по рублю у цыган. Ищи, Синицын, жулика какого-нибудь, ворюгу, такого, чтобы потом искать побоялся. Походи, разузнай, а как найдешь, мы его заставим с нами поделиться.
— Это я сделаю, тащ майор. Надо бы тебя на работу оформить. Есть тут одна артель, обещали помочь, если надо. Кладовщиком устроят или сторожем. Думаю, надо сходить туда на днях.
_____________________
[1] В советском паспорте графа «национальность» сохранялась до самого распада СССР. Пятым пунктом в анкетах присутствовала она же.
[2] Сначала школы фабрично-заводского ученичества, потом ФЗО, с конца пятидесятых — ПТУ.
[3] В РИ министерства сменили наркоматы в 1946 году. К 48 году точно сменили.
[4] 24 года на момент описываемых событий.
[5] В 1969 первое издание.
[6] В 1948 году здания института экспериментальной медицины были постепенно переданы Атомстрою.
Глава 5
На следующий же день утром Иохель спросил Синицына:
— Когда ты меня в эту артель свою отведешь?
— Да хоть сейчас. Ребята там свои, помогут. Жалование, правда, не дадут, но справка с места работы будет настоящая, не придерешься.
Артель располагалась совсем рядом, в полуподвале на соседней улице, Иохель проходил мимо этого дома чуть не каждый день.
— Матвей! — крикнул в открытую дверь Синицын. — Ты здесь?
— Здесь он, заходите, — ответил им выходящий из полуподвала мужчина в засаленной и заплатанной гимнастерке и таких же галифе.
— Матвей Петрович, мы к тебе, — сказал Сидор, пропуская доктора вперед в открытую дверь. — Вот, знакомься, Иохель Моисеевич, я тебе о нем рассказывал.
Директор артели, здоровенный, не меньше двух метров, дядька с гладко выбритой головой и шикарными казацкими усами (один ус даже был намотан на ухо), увидев Иохеля, странно хрюкнул, отвел взгляд в сторону, сел на крякнувший под ним стул и показал доктору на стоявший впритык к крытому зеленым сукном канцелярскому столу венский стул с сильно поцарапанными ножками:
— От тут присядьте, — сказал он густым басом с таким щирым украинским акцентом, что Иохель на секунду представил себя каким-нибудь мелким персонажем из «Тараса Бульбы». Впрочем, эту аналогию он попытался побыстрее развидеть, припомнив, что будучи евреем и литвином, у батьки Тараса он вряд ли мог рассчитывать на что-нибудь хорошее кроме быстрой смерти.
— Вот документы мои, — первым прервал затянувшуюся паузу Гляуберзонас.
— Глянем опосля на документы, — сказал артельщик. — А от глянь, дорогой товарыш, на вот это вот, — сказав это, он встал, снял рубаху и повернулся к Иохелю спиной. — Ты ж доктор, оцени работу.
— Хорошая работа, — немного помолчав и пощупав шрам, тянущийся от левой лопатки через подмышку, сказал Иохель. — Шов ровный, зажило, скорее всего, чисто, первичным натяжением. Пришлось вот здесь, — сказал он, нащупав дефект, — удалить куски двух ребер. Больше сказать ничего не могу.
— Значит, не признал свою руку, — сказал Матвей, поворачиваясь к нему лицом и надевая рубаху. — Это ж ты, доктор, под Кременчугом в сорок втором меня с того света вытащил. Сколько потом ни показывал, все в один голос говорят, что сильно мне повезло, что живым остался. А что не инвалид немощный — так совсем чудо. Спасибо тебе, Иохель Моисеевич, — он отступил на шаг назад и поклонился в пояс. — Я твой должник навек. Что скажешь, всё для тебя сделаю, ничего не спрошу.
— Вы извините, не могу Вас вспомнить, — сказал Иохель. Про Кременчуг в сорок втором он помнил только бесконечные операции, врачебные обходы на бегу и постоянное желание спать.
— Так понятно, сколько нас там было, — ответил Матвей, после чего, тяжело вздохнув, будто только что выполнил тяжелую, но очень нужную работу, сел за стол, открыл паспорт Иохеля, вписал его данные в какой-то журнал, аккуратно вырвал из ученической тетради в клетку листочек и красивым каллиграфическим почерком с завитками выписал справку о том, что Гляуберзонас И.М. работает в качестве кладовщика в артели «Железный ремонт» с первого апреля одна тысяча девятьсот сорок восьмого года, его заработная плата составляет шестьсот пятнадцать рублей в месяц и, витиевато расписавшись, приложил сверху большую фиолетовую печать, а затем промокнул документ взятой из той же тетрадки промокашкой, сложил пополам и отдал Иохелю.