— А пальцы болят сейчас?
— Да какие пальцы, там же псина эта, — с раздражением ответил Сидор.
— Вот и запомни, что каждый раз, когда пальцы заболят, за углом появится этот твой кобель.
— Забудешь разве такое [6]? — всё ещё сжимая в руке нож, сказал Синицын.
— Ну и хорошо. Давай, на счет три, выходи. Шесть, пять, четыре, три.
— И правда, не болят, — посмотрел на свою ногу Сидор.
— Ножик-то брось, — улыбнулся доктор. — А то так и пойдешь спать с ним.
* * *
Гуревич подошел к расспросу основательно. Очевидно, дома он написал опросник и теперь следовал ему. Временами Иохель, несмотря на явное дружелюбие профессора, чувствовал себя студентом, сдающим предмет, который он совсем не знает. Зато теперь стали понятны пробелы, которые надо бы закрыть. История с излечением от фантомных болей привела Гуревича в совершенный восторг.
— Что же, вот так, за несколько минут — и всё?
— Думаю, что надо будет закрепить еще на нескольких сеансах, но в основном, да.
— Вы даже не представляете, сколько таких больных, которым нужна помощь с этим.
— Почему же, очень хорошо представляю. Я ведь всю войну на фронте, ампутации считать сразу перестал. Только вот незадача, метод ведь на поток не поставишь. У каждого свой кобель, и каждому надо его отдельно показывать. А ведь еще разобраться надо, подойдет ли такое пациенту, вдруг он в штаны от страха наложит. Так что ни я, ни Вы, ни еще сто человек всю страну не вылечат. Такие вот дела.
— Но надеяться всё равно надо.
— А что еще остается? — Иохель встал из-за стола и подошел к окну. После долгого сидения хотелось немного размяться.
— Может, чаю? — спросил Гуревич. — А то мы ведь уже сколько сидим, в горле небось пересохло.
— Можно и чаю. Скажите, Михаил Осипович, а что с больными? Вы говорили, подберете.
— Есть у меня на примете одна дама. У нее проблемы в семье, но она не может в них разобраться. Житейская ситуация. Но и ей, и мужу семью хочется сохранить, а что-то там не так. Я и ее смотрел, и мужа, но никакой нашей патологии не нашел, а она просит о помощи. Возьметесь?
— Почему нет? Вы с ней свяжетесь, узнаете, когда и где.
Гляуберзонас старался не выдать охватившую его легкую панику. Одно дело — грубо задавать постгипнотическое внушение и вешать на якорь [7] песни с плясками, а другое — живые люди, которым навредить не хочется.
— Что, страшно первый раз? — всё-таки заметил его волнение Гуревич.
— Конечно, страшно, — смущаясь, ответил Иохель. — Я же до этого совсем другим занимался. Там тоже думать надо, но совсем о другом.
— Это хорошо, что страшно, значит, ответственность осознаете. Скажите, а зачем Вы просили сведения о тех, кто сейчас без работы сидит? — вдруг поменял тему разговора профессор.
— У меня просто появилась некая сумма… скажем так, немалая… Предположим, что я ее в карты, или в лотерею выиграл. И я хочу этими деньгами распорядиться таким вот образом: помочь тем, кто оказался в трудной ситуации. Устроит Вас такое объяснение?
Взгляд Гуревича вдруг изменился, он будто впервые увидел своего собеседника и теперь думает, с кем его свела судьба и чего от этого ждать.
— Но ведь это… совсем незнакомые люди, да и ждать возврата средств не стоит очень быстро, — помолчав, сказал профессор.
— Вы меня не так поняли, Михаил Осипович, — несколько обиженно ответил Иохель. — Я не собираюсь ждать возврата средств. Более того, я постараюсь сделать всё, чтобы и моё, и, тем более, Ваше участие остались никому не известны. Я хочу помочь этим, как Вы изящно выразились, неизвестным мне людям безо всяких обязательств. Просто так.
— И… как велик может быть список? Десять человек? Двадцать? — Гуревич, похоже, поверил в серьезность того, что говорил Гляуберзонас и сейчас начал прикидывать, кто из знакомых коллег оказался в наиболее бедственном положении.
— Хоть сто. И я не собираюсь проверять, достойны ли эти люди, хороши ли они и действительно ли они нуждаются. Даже если в список попадет Ваша любовница, то помощь получит и она.
— У меня нет любовницы, так что включать в список некого, — улыбнулся Гуревич. — Я понял, Вы не спрашиваете, кому помогаете, я не спрашиваю, откуда деньги. И оба мы полагаемся на порядочность друг друга.
— Именно так. И расписываться ни кровью, ни чернилами не надо. Об этом знаем только Вы и я.
— Договорились, — протянул ему руку Гуревич. — Думаю, недели мне хватит. Но Вы не пропадайте, заходите, к тому же за Вами пациентка.
* * *
— Синицын, а что ты ходишь в старье? — спросил Иохель на следующий день. — Купил бы вещи получше. Деньги же есть.