— Я осторожно (мохнатые как маленькие пчелы поцелуи, откуда это? [4]), в уголок…
* * *
— Всё. Теперь иди в ванную, собирайся и уходи, — сказала она после того, как они допили бутылку вина, сидя в кровати. — Мне правда очень хорошо с тобой, но пойми, мне надо посидеть и подумать. Я таких безумств давно не совершала. Если точно, то никогда. Ах, Игорь, Игорь…
Полина уткнулась носом куда-то за его ухо и так сидела, горячо дыша в шею. Уходить совсем не хотелось (ты поселиться здесь решил?) и Иохель сказал:
— Ты знаешь, я…
— Правда, не говори ничего. Не надо портить всё. Давай помолчим и ты уйдешь. Завтра приходи на улицу 25 Октября, к выходу с «Дзержинской» [5], знаешь где, да? Каунас — это в Литве, — передразнила она его и погладила по щеке. — К пяти подходи, там встретимся. Всё, иди в ванную, полотенце я тебе уже повесила.
* * *
Минут через двадцать Иохель спускался по лестнице в свежевыглаженной рубашке (это я полчаса мучился, а ей пяти минут хватило, хозяюшка), раздумывая, который же час — на улице стемнело, а на часы у Полины он не посмотрел (давай, Грибоедова еще вспомни). Навстречу поднимался какой-то мужчина и пришлось посторониться, чтобы пропустить его. Проходя мимо, тот приподнял шляпу и пробормотал:
— Добрый вечер, Иохель Моисеевич.
— И Вам доброго вечера, Иосиф Абрамович, — не задумываясь, ответил Гляуберзонас, приподнял шляпу (ладно, если поздно, пешком пройдусь, не так уж и далеко) и пошел дальше.
И уже открывая дверь подъезда, он услышал сзади, как кто-то бежит по лестнице вниз и кричит:
— Иохель! Черт, Иохель, да стой же!
_____________________
[1] Сейчас этого дома нет, в 1970 на его месте построили выставочный зал. Адрес выбран совсем не случайно, как и всё остальное.
[2] Краткий анатомический ликбез — кисть переходит в предплечье, за которым после локтевого сгиба начинается плечо. А то, что большинство населения называет плечом — так это надплечье. Кто учил анатомию, знает, но из вежливости за правильное название не воюет.
[3] Надежда Петровна Ламанова, одна из самых известных российских (а после и советских) модельеров. Ее имя стало нарицательным. Цветаева в «Полотерской» — о ней:
Та богиня — мраморная,
Нарядить — от Ламановой
Не гляди, что мраморная —
Всем бока наламываем!
[4] Наверное, Иохель в молодости читал Осипа Мандельштама, это неточная цитата из стихотворения «Возьми на память из моих ладоней»
[5] Сейчас — выход со станции «Лубянка» на Никольскую улицу.
Глава 9
Иохель остановился, недоумевая, кто здесь его может знать. Мелькнуло воспоминание, что он только что с кем-то поздоровался, вроде даже назвал по имени, но не мог вспомнить, с кем. Осталось дождаться и увидеть того, кто его зовет. Тем более, что он слышал приближающиеся шаги.
— Иохель, а я кричу, кричу, думал, ты ушел уже, придется догонять. Я ведь через этаж только понял, что с тобой поздоровался, задумался. Ну здравствуй, — и мужчина шагнул, протягивая руку.
— Юзик? Ты как здесь? Вот уж, не ожидал тебя увидеть, — Иохель пожал руку и обнял его.
— Так я живу в этом доме, давно, до войны еще. А ты сам как здесь оказался?
— Да… вот…, — Иохель не знал, что и сказать, но, похоже, вопрос был риторическим.
По крайней мере, Юзик продолжал, не дожидаясь ответа:
— Вот это встреча! Пойдем ко мне, посидим, поговорим. Сколько же мы не виделись?
— Лет пять получается, с сорок третьего. Ты как раз из госпиталя поехал на курсы.
— Ну да, в сорок третьем. Нет, что мы стоим? Давай, пойдем. Нет, ну надо же — вот так, на лестнице встретились. Пойдем, пойдем, не стой. И не вздумай отказываться, — Иохель, подталкиваемый Юзиком (какой Юзик, это он в госпитале Юзиком был, теперь Иосиф Абрамович), пошел вверх по лестнице, по которой недавно спускался. Они прошли мимо двери Полины (ох, Полина), поднялись на четвертый этаж и Иосиф завозился с ключом возле двери, на которой висел зеленый почтовый ящик с наклеенными названиями газет и надписью Рапопорт [1] вверху.
— Сейчас, минутку. Жена с сыном на дачу уехали, а я один дома. Замок этот еще вечно заедает, смазать надо. Ну вот, наконец-то, проходи, — распахнул он дверь.
* * *
С Юзиком (да, Юзик, ты меня что, обидеть хочешь) проговорили часа два, выплескивая друг на друга новости за последние пять лет. Познакомились они в госпитале, где Рапопорт лечился после очередного ранения и, пока лечение потихоньку двигалось в нужном направлении, они незаметно сблизились. Иохель был просто сражен жаждой своего товарища делать что-то новое. Тогда еще капитан, Рапопорт уехал на командирские курсы «Вымпел», во время прохождения которых совершенно случайно защитил докторскую. Защита не состоялась в июне сорок первого — сначала не было кворума, а на повторное заседание не попал Юзик, так как ушел на фронт добровольцем. Зато в сорок третьем, встретив на улице коллегу из комиссии, выяснил, что в аудитории так и остались висеть на стене таблицы, которые он готовил для демонстрации, пошел — и сразу же защитил. А потом опять на войну, хотя Орбели, вице-президент Академии, предлагал остаться и заниматься наукой.