Вот и сейчас, после смеси дифирамбов и драконов, были оперативно поджарены две отдельных яичницы: глазунья для Полины и болтунья для Иохеля. Чай Полина заваривала сама, утверждая, что все остальные только портят благородный напиток.
* * *
— Куда сейчас, на вокзал? — спросил Иохель, надевший по поводу предстоящего визита белоснежную шелковую рубашку и умопомрачительный черный галстук, усыпанный крохотными васильками*.
— Красавец, — с гордостью сказала Полина, поправила ему галстук, разгладив несуществующие складки на рубашке, вслед за этим поправила шляпку (ту самую, которую она надевала в их первую встречу), — жаль, костюм не готов еще, совсем хорош бы был. Нет, сначала за цветами. Любимый портфель, — подала она ему с улыбкой матери, провожающей сына на церемонию вручения ему Нобелевской премии, — и пойдем.
Когда Иохель увидел этот портфель в ГУМе, то уже не мог оторвать от него взгляд. Ценник был безобразно высоким, но это даже на миг не удержало его от покупки. Может, для окружающих это был просто портфель, может, даже красивый, но Иохель сразу понял: это то, о чем он мечтал, наверное, всю жизнь. Настоящее чудо из толстой, но удивительно приятной на ощупь светло-коричневой кожи, с латунными застежками и уголками. Он даже был оснащен специальным ремешком для ношения на плече! Иохель даже почувствовал себя выше ростом, когда после того, как заплатил, взял его в руки. По словам Полины, в этот портфель могла уместиться она и еще две коробочки монпансье.
— Я думал, мы на вокзале купим, там этих цветочниц много всегда, — удивился Иохель.
— Там кроме лилий и не купишь ничего, — объяснила она. — А мы купим розы. Сразим всех.
— Какие розы в июле? Они уже отцвели давно.
— Места надо знать, где не отцвели, — ответила Полина с тем снисходительным превосходством, которое жители столицы испытывают по отношению к провинциалам. — Не забывай, где я работаю. Пойдем, здесь недалеко.
На Волхонке она зашла в какой-то полуподвал без опознавательных знаков и вскоре вышла с букетом из темно-красных роз, держа его бережно, как ребенка.
— Понял? Знай наших, — показала ему язык Полина. — В нужных местах и зимой цветы найти можно! Ай, колются, заразы. Сейчас, подожди еще минутку, заставлю их шипы обрезать.
— Давай я понесу, — предложил Иохель, когда она вышла через пару минут.
— Да ни за что на свете, — возмущенно ответила Полина. — Неужели ты думаешь, что я могу отказаться от удовольствия пройти по улице с цветами? Да я же с этими розами буду сейчас королевой Садового кольца и Киевского вокзала! Ничего ты не понимаешь в настоящей красоте! Нет уж, ты понесешь всякую еду с напитками, а я… я буду просто красавицей.
* * *
— Ну вот, приехали, — сказала Полина, когда они вышли из электрички. — Здесь поселок Мичуринец, а Переделкино, где писатели живут, дальше, за лесом, направо. Я даже видела там писателей настоящих. Корнея Чуковского, например.
— Это какой Чуковский? Про крокодила который? Ну и как, отличается чем-то от обычных людей? — спросил Иохель, помогая ей спуститься по ступенькам с платформы.
— Нет, обычный пожилой дядечка. Направо поворачивай, вон на ту тропинку. Нет, давай я вперед пойду, а ты за мной, чтобы не командовать тебе повороты. — Полина чувствовала себя здесь в своей тарелке, во всем: в ее походке, жестах, повороте головы, чувствовалось, что она здесь своя.
— Много поворотов? — спросил он, тут же поскользнувшись на мокрой после утреннего дождя траве.
— Осторожно, не падай, у тебя там много хрупкого содержимого в портфеле, — встревоженно сказала Полина.
— То есть, содержимое портфеля для тебя важнее меня? — удивился Иохель. — Такого предательства я от тебя не ждал!
— А что с тобой случится? Ну, ушибешься, на крайний случай руку сломаешь. Так заживет. А вино разобьешь — одно расстройство: деньги пропали, портфель испорчен, выпить нечего. Так что неси осторожнее. — Полина засмеялась и Иохель замер: этот смех с серебряными колокольчиками он был готов слушать бесконечно. — Пойдем уже, тут недалеко.
— Слушай, а я ведь тебя так и не спросил, — вспомнил он. — Какое отчество у твоего отца?
— Анатольевич.
* * *
Михаил Анатольевич оказался безусым, коротко стриженым, ростом чуть ниже Иохеля, с широкими плечами гребца, но с небольшим брюшком, которое, впрочем, его ничуть не портило. Одет отец Полины был непритязательно, почти затрапезно, и Иохель почувствовал себя немного неловко в шелковой рубашке и со своим шикарным портфелем. Встретил он друга своей дочери (а именно в таком качестве он был представлен) без особого восторга, но и без вражды, хотя немного нервничал: взгляды, которые он то и дело бросал на калитку, спокойными назвать нельзя было никак.