— Я помню, Юзик, — успокаивающе сказал Иохель. — Потому и говорю «если бы». Ты сам что-нибудь придумал?
— Нет. В голову ничего не лезет. Потому и позвал вас. Одна голова хорошо, а три…
— Не три, Иосиф Абрамович, Вы уже свою исключили, — проворчал Синицын, качая головой. — Думать ничего не хотите, чистеньким остаться. Сами понимаете, в этом деле не получится мимо кучи навоза пройти и не испачкаться, а Вы интеллигентские штучки затеяли… Сколько Вам ни говори, одно и то же, — он махнул рукой и даже отвернулся от Юзика.
— Сидор, прекращай, — вспомнив командирское прошлое, строго прервал его Иохель. — Думать надо. Что, если Лысенко сам уйдет в отставку? Скажет, мол, разочаровался в руководящей работе, хочу на землю, к истокам?
— Да тот же Презент не даст ему это сделать, на другой день отговорит, — сказал Юзик, — не получится.
— А не будет Презента, — снисходительно ответил Сидор. — Другими делами Исай будет заниматься.
— Это какими же? — удивленно спросил Рапопорт. — Это кульминация его карьеры, он ведь это не один год обдумывал!
— Ви будити очинь приятно удивлины, — мастерски изобразив местечковый говор, довольно ухмыляясь, сказал Синицын. — Но это сюрприз от меня. Никому не скажу. Для дорогого дружка Исая ничего не пожалею. Будет знать, как фронтовиков не уважать.
— Тогда, может, и получится. Особенно, если Трофим Денисович какую-нибудь глупость еще сморозит, — заметил Рапопорт, перелистывая тезисы докладов. — А свои доклады мы подготовим, этим шарлатанам крыть нечем будет.
— Погоди, Юзик, а скажи, Мичурин очень важен? — спросил Иохель, помнивший, что селекционер поминался очень часто во всех докладах.
— Мичурин — знамя. Священная корова. Его трогать нельзя никому и ни при каких обстоятельствах, это прописная истина, — объяснил Иосиф.
— Сидор, когда Трофим Денисович сможет нас принять? — уточнил Иохель у заскучавшего Синицына.
— Сегодня какое? Пятница, двадцать третье, — сам себе ответил Сидор. — Сейчас скажу. — Он достал блокнотик, полистал. — Послезавтра, двадцать пятого, в одиннадцать утра, у Презента.
— Послезавтра, Юзик, в одиннадцать… хотя нет, не надо, лучше мы сами, чтобы не перепутать ничего, — сказал Иохель и повторил: — Мы с тобой сами, Сидор.
— А мне что делать? — спросил Рапопорт.
— Ты, Юзик, со своими товарищами доклады готовь. Темы докладов и очередность выступлений — не позже…
— Двадцать восьмого, — подсказал Синицын. — Не позже.
— Значит к вечеру двадцать седьмого подготовь всё, Юзик. Тогда и встретимся. Договорились? — спросил он, протягивая руку.
— Договорились, — ответил Иосиф, пожимая руки своим товарищам. — Вы знаете, я не могу избавиться от чувства, что мы снимаемся в каком-то кино. Всё какое-то ненастоящее, что ли.
— Всё будет по-настоящему, ты только верь, — хлопнул его по плечу Гляуберзонас. — И ничему не удивляйся.
Какое-то время Иохель с Сидором шли молча по Чехова. Вдруг Синицын, не поворачивая голову, тихо сказал:
— Моисеич, ты иди, не останавливайся, я сейчас
— Мог бы и не говорить, — ничего не понимая, ответил Иохель. — Что-то случилось?
— Ты, тащ майор, главное, иди спокойно, — по-прежнему не поворачивая голову, ответил Синицын. — А дальше мое дело.
Через пару минут Сидор догнал его.
— Ну и что случилось, объяснишь? — недоуменно спросил Иохель, повернувшись к нему.
— Померещилось, наверное… Или ловок сильно, не знаю, — задумчиво сказал Синицын. — Но показалось, что идет за нами хрен один, видел я его вроде раньше.
* * *
К вечеру жара совсем не спала, только добавилась духота. Открытые настежь окна не давали ни капли прохлады. Даже под холодным душем казалось, что продолжаешь потеть. Да и облегчения он не давал никакого, пара минут — и от чувства холода не оставалось и следа.
Только Синицын сидел у своего приемника довольный — как сказали его знакомые, именно в такую погоду хорошо распространялись радиоволны и можно было услышать гораздо больше станций, чем в обычных условиях. Когда Иохель подошел к нему что-то спросить, Сидор, отставив в сторону наушник, нетерпеливо спросил:
— Моисеич, это срочно? Давай утром поговорим, заради бога, тут такое творится! — и, потянувшись к ручке настройки, подкрутил ее на какие-то доли миллиметра.
Полина уже лежала в кровати, повернувшись на живот и обняв подушку.
— Слушай, ну сил нет, жарко же, — пробормотала она. — Придумай же что-нибудь, а? Ты ведь умный мужик, Иохель. Невозможно спать, а завтра на работу, там еще париться.