— Что же ты его отпустил? Пусть у нас ночевал бы, всё под присмотром — попенял ему Иохель.
— Я предлагал, как же, ты меня, тащ майор, совсем за бестолкового держишь, что ли? — возмутился Сидор. — Ни в какую, говорит, я к другу поеду. Я ему: «К какому другу, на тебе лица нет, что ж, друг твой не поймет, что ли?», а он, представляешь, не к человеку, к собаке поехал. Говорит: «Я думал, убили пса, поехал вспомнить, а он живой, узнал меня». Аж светился, Моисеич, нет, ты представляешь, сколько лет за собаку переживал. Так и сказал мне: «Знал бы, что живой, никаких денег бы не пожалел, чтобы с ним быть». — он опять махнул рукой, задев кружку, чай выплеснулся на стол, но Синицын не обратил на это внимания. — Живет у бабы какой-то, та сама еле ходит, а Михаил этот говорит: «Мне всё равно, хоть последние дни с живой душой побуду, не один». Вот такая история. Завтра утром приедет.
* * *
Михаил появился утром, сразу после того, как Полина ушла на работу. «Будто ждал, чтобы она ушла», — подумал Иохель, услышав его голос в прихожей, но эту мысль тут же опроверг гость, рассказавший, как они нос к носу столкнулись в подъезде.
Они пили чай, обсуждали детали предстоящей поездки, уточняли список того, что может понадобиться и даже место, где добыча будет храниться, но главный вопрос: что потом делать с этим богатством, не затрагивали. Наконец, Михаил, будто собравшись с силами, сказал:
— Мне бы хотелось обсудить, что с этим делать потом. — при этом он положил руки на стол, и Иохель заметил, как сильно у него трясется левая кисть. Михаил взгляд заметил, но руку не убрал и только смущенно улыбнулся.
— Знаете, перед этим мне хотелось бы обсудить другой вопрос, — сказал Иохель, привычно, как он перед этим сотни раз разговаривал со своими пациентами. — Мне Сидор рассказал о том, что случилось с Вами. Подумайте, может, мы без Вас поедем? Зачем рисковать? Ведь случись там с Вами что-то, мы до ближайшей больницы несколько часов добираться будем.
— Больница? На кой хрен она мне нужна? Лекарство у меня с собой, лишь бы сил хватило им воспользоваться, — он запросто, как футляр для очков, достал из кармана висевшего на спинке стула пиджака пистолет, показал его Иохелю с Сидором и спрятал назад. — Я в собственном дерьме плавать не собираюсь, — в его голосе появилась обреченность человека, идущего на эшафот. — Проживу, сколько проживу. Но перед этим надеюсь закончить это дело. — Михаил помолчал немного и, будто отгоняя лишние мысли, мотнул головой. — Так что давайте обсудим, что делать дальше.
— А сам-то ты, Николаич, что хотел бы? — спросил Сидор, до этого сидевший в стороне и, казалось, уделявший больше внимания кружке с чаем, чем беседе.
— Я? Отдал бы на что-то, как раньше говорили, богоугодное. Будь мы где-нибудь там, — кивнул он в сторону окна, — я бы вбухал всё в благотворительный фонд, назначил управляющего и счел бы задачу выполненной. Но здесь так нельзя. Я интересовался: возможностей для кого-то из-за границы дать деньги и требовать контроля за их использованием — нет. Нет гарантии, что эти деньги не пойдут на строительство очередной стройки века или кормежки всяких интернационалов. Я для воплощения в жизнь чужих хотелок и так до хрена чего сделал, хватит с них.
— Значит, Николаич, ты хочешь клад превратить в деньги, кормить на эти средства сирот, и так, чтобы это никто не разворовал? Правильно я понимаю? — продолжил Синицын, выискивая в сахарнице походящий по размеру кусок сахара.
— Правильно, Сидор Иванович, именно это я и хочу, подтвердил Михаил.
— А ты как бы хотел, Николаич: одного кормить, но долго, или много, но короткий срок? — продолжал допытываться Сидор.
— Наверное, немногих, но долго, — подумав, сказал Щербаков. — Так, наверное, меньше шансов, что разворуют.
— Да разворовать хоть так, хоть так можно, — не согласился с ним Синицын. — Но есть такие люди, которые за услугу возьмут, и хорошо возьмут, но сверх того — ничего. И сделают всё.
— Что же это за люди такие? — заинтересовался Иохель.
— Бухарские евреи, — как что-то очевидное, сказал Сидор.
_____________________
* Михаил намекает на книгу Стивена Хокинга, которая именно так и называется. Так как автору книги еще только семь лет, шутку оценить пока не может никто.