Ты выпил еще чашку чая. Сад был за окном, и небо тоже. Солнечный свет. Мэри просто устала, и все. Ты улыбнулся ей. Три минуты минуло. Рондо.
Моцарта должен был превзойти его сын, так тебе рассказывали. Стандартная шуточка ведущего концерт, хотя утверждают, что настоящим отцом Франца Ксавера был Зюсмайр, ученик Моцарта, тот, который закончил «Реквием». Ты не слышал ничего из того, что написал сын. Интересно, должно быть, подумал ты. Мэри разговаривала с Томом о его уроках плавания и визите к бабушке сегодня вечером. Элиз захотелось апельсинового сока. У Франца Ксавера Моцарта было более сорока опусов. Им сегодня пренебрегают. Фортепианное трио. Еще минута прошла, и ты подумал про себя: «Справедливо пренебрегают».
Прошло еще десять минут — и завтрак окончен.
Ты сообщил Мэри, что хотел бы ей что-то показать. Время выбрал не самое подходящее; ты знал, что она злится, и все же повел ее в сад. Ты хотел обнять ее и сказать, что любишь ее. Ты знал, что момент не самый подходящий.
Патио. Что она думает о том, если у них появится патио, где вся семья могла бы собираться за столом летними вечерами?
— Я мог бы перенести навес повыше, — предложил ты. — И выложить дорожку брусчаткой, или как там называют этот камень. От застекленных дверей до самой лужайки.
Мэри ничего не ответила. Она стояла рядом с задней дверью. Ты продолжал говорить, развивая предложенный проект: всепогодный стол с четырьмя стульями и еще двумя дополнительными, складными, на случай гостей. Какой цвет подойдет лучше, спросил ты ее? А зонт — посередине? Дополнительная розетка на боковой стене — для лампы, не очень яркой, впрочем. И, конечно, зафиксированной в положении выше, чем…
Не говоря ни слова, Мэри пошла назад к дому. И хотя ты понимал, что это ухудшит положение, ты последовал за ней.
— Что с тобой происходит? — требовательно спросил ты. Она сверкнула на тебя глазами, но ничего не ответила. — Я спрашиваю, что с тобой?
Она повернулась, чтобы выйти из кухни. Ты потянулся и схватил ее за руку.
— Отпусти, — твердо сказала Мэри.
— Я задал тебе вопрос.
— И?
— И хочу получить ответ, — продолжал настаивать ты.
— Что же, тогда тебе только и остается, что хотеть, — ответила она и отвернулась. Потом вышла в холл и позвала Тома и Элиз.
Несколько мгновений ты продолжал стоять в кухне. Затем последовал за ней. Мэри открывала переднюю дверь. Том скорее всего уже вышел; Элиз обернулась, чтобы помахать на прощание. Еще через мгновение дом опустеет — кроме тебя, оставшегося здесь в изоляции.
— Мэри… — начал ты.
— Вечером, Моррис. — Затем, закрывая за собой дверь, добавила: — Если ты будешь дома и не будешь слишком пьян.
Ты слышал, как они спускаются по ступеням, потом идут по гравию дорожки. Хлопнула дверь машины, завелся двигатель, и Мэри отъехала.
Еще почти минуту ты продолжал стоять посреди холла, затем вернулся в кухню, где поднял свой кейс, запер заднюю дверь и выключил радио. Пора идти.
Ты прибыл на станцию на несколько минут раньше, чем надо, — в восемь семнадцать к поезду восемь двадцать три, поэтому стал вышагивать по платформе взад и вперед. Потом сел возле шоколадных автоматов. Взгляд в пустое небо. Взгляд вниз на пути, на ограждение, предупредительную надпись, расписание. Человек в белой вязаной куртке и джинсах спросил у тебя время. Ты сказал. Опьяняющий запах духов: мимо прошла женщина в красных туфлях. Мужчина с серыми заспанными глазами. Краснолицый мужчина, опухший.
На звук поезда, въезжающего на станцию, ты обернулся и заметил белый листок бумаги, мелькнувший перед окном машиниста. Надолго секунды ты вспомнил о коттедже, в котором жил ребенком, о его белых стенах, потом поезд резко затормозил. Наполовину въехав на станцию.
Машинист выскакивает на платформу в нескольких футах от тебя. Он кричит:
— Я кого-то задавил! Я кого-то задавил! — и бросается назад в кабину. Через окно ты слышишь, как он жалуется в рацию: — Я кого-то задавил! Я кого-то задавил!
Машинист похож на тонущего — руки бешено машут, рот широко открыт.
Пассажиры высунулись из окон и открыли двери вагонов, чтобы посмотреть, что происходит. Те, кто собирался сесть на поезд, подошли к краю платформы и глядят вниз, стараясь там что-то получше рассмотреть. Рассмотрев, тут же немедленно отворачиваются от мешанины цветов под колесами. Ты смотришь на нее. Совершенно незнакомый человек обращается к тебе — ты киваешь и продолжаешь смотреть. Совершенно незнакомый человек обращается к кому-то еще. Вы втроем смотрите вниз на останки человека в белой вязаной крутке и джинсах. На мешанину цветов. Меньше минуты назад он стоял рядом с тобой. А сейчас он находится еще дальше, чем ты только начинаешь осознавать.